Кешмарики от Иннокентия
Шрифт:
– Я все равно умру, - слова, достойные настоящего, вернее, будущего покойника. Смирение, любовь, презрение и понимание - чушь по сравнению с надеждой, которую пытались мне всучить. Незнакомцы - отдельная раса Человечества. Они всегда знают потребности жертв. Изначально виновных в ограблениях, унижениях и любви к ближнему своему.
– Мне действительно жаль тебя. Ведь надежда еще не умерла?
– Надежда на что? Ведь все будет хорошо, не так ли? Стоит только мне выздороветь...
– Ты будешь здоров.
– Но мертв?!
– перебил я его. Меня впервые утешали
Мороженные глаза не туманятся сомнениями, ежели у вас был шанс в этом убедиться.
– Если останешься со мной.
Этого говорить не стоило. Я готов остаться с каждым, кто мне это предложит. К сожалению, кроме как от Господа Бога, иных предложений не поступало. Смерть. Она ждала меня повсюду. Самая верная подруга больных и одиноких странников - странных пьяниц, вроде меня. Мне хотелось умереть пьяным, но любопытство умирает даже после надежды. Кстати, о похмелье:
– Ты хочешь сказать, что меня убили?..
– Люди не умирают Святым Духом. Причина существует всегда, даже если об этом не знает уголовный розыск.
– Я не женат. У меня нет денег и, соответственно, врагов. У меня уже нет ничего...
– Рождаясь, человек поневоле занимает место в жизни. Этого достаточно. У тебя есть, как минимум, мать.
– Бред.
– Болен ты, а не я.
– Человек есть существо социальное, - мать должна была любить меня. Это аксиома даже у обезьян.
– Человек - существо асоциальное. Особенно в темноте. И тьма эта не зависит от восхода Солнца. Зверь должен убить, чтобы жить. Вы слишком логичны, чтобы не следовать этому правилу и дело не в пище. Я уже говорил, что убийство - вещь слишком привычная, потому что заложена в человеке изначально. Твоя наивность - всего лишь твоя наивность, которая умрет вместе с тобой. Ты - лишний и поэтому я предлагаю остаться со мной. Или ты думаешь, что сможешь куда-то уйти?
– Уйти? Мне некуда идти, за исключением разве что кладбища, но пусть они сами возьмут на себя труды по доставке.
Некуда идти, некуда возвращаться - все это было чистой правдой. Кому нужна правда?
– Уйти уже не от меня, но от себя. Ты когда-нибудь слышал о бессмертии души?..
– Бессмертие души - это ее проблемы. Умираю-то я...
– Мир твоей жизни стал миром твоей смерти.
Слова, достойные ублюдка. Я разорвал на груди рубашку. Моя кожа была похожа на хорошо отмоченное сырое мясо. Он даже не поморщился
– Это только одно из пятен. Их много и они увеличиваются. Когда я стану сплошным серым пятном...
– мне стало противно, когда вдруг увидел себя со стороны. С чувством стыда я вернулся обратно в тело.
– Я всегда считал, что в вашем языке нет превосходной степени у слова жалость, - отчеканил чужак, снова никуда не глядя.
– Я сделал тебе предложение. Соответствуешь ли ты ему?
В стену рядом с нашим столиком врезался красный пластиковый стул. Оглянувшись, я увидел, что тайфун драки уже отчалил от входных дверей и начал сумасшедшими зигзагами перемещаться по залу. Бледный бармен стал еще бледнее, а разноцветных этикеток вкупе с немногочисленными зрителями заметно поубавилось.
Хм, соответствую ли? Закон соответствия прост. Он прямо пропорционален логике задающего вопрос. Умереть спокойно мне здесь все равно не дадут. Если не драчуны, то милиция, чьи сирены скоро взвоют у дверей злачного заведения отнюдь не песнями любви. Если кому-то нужен живой покойник, то я вполне соответствую этому статусу. Я внутренне пожал плечами и опустил голову в знак согласия. В этот момент меня здорово шатнуло.
"Далеко же он уведет меня в этом состоянии," - не без злорадства подумалось мне и я ухмыльнулся жидкости на дне глиняной кружки. Затем поднял тяжелую, как краеугольный камень бытия, голову. Поднял и смог лишь тихо удивиться силе и настойчивости незнакомца, а также ненадежности памяти. Ему-таки удалось переместить меня из пункта А в пункт Б. Место, куда он меня притащил, было чудовищно незнакомым, но относительно его функций сомнений не возникало. Это был очередной кабак, но стилизованный под старину. Антураж был стильным до такой степени, что мне даже послышался звон шпаг.
Я обернулся на реальный звук. У дальней стены дрались два пирата. Отшвырнув подальше стол и скамейки, они отчаянно фехтовали, зверски скалясь. Я нервно хохотнул, когда один из них проткнул противника блестящей и на вид очень настоящей шпагой, и даже несколько раз хлопнул в ладоши. Шоу было хорошим и необычным. Характерно даже то, что и присутствующие выглядели так же, как моряки времен капитана Кидда. Они, доселе не обращавшие на нас внимания, обернулись и в их глазах светилось подозрение, изрядно перемешанное с ненавистью. Весьма неприятный коктейль, от которого у меня по спине поползли мурашки. Спустя же миг они побежали по ней галопом, когда пустой голос произнес:
– Я рад, что тебе здесь нравится.
Обернуться значило поверить. Я не хотел убеждаться в реальности. Шоу всегда шоу и мне хотелось сделать вид, что жду продолжения представления. Каким бы я ни был сейчас пьяным, воспоминание о его глазах не вдохновляло еще раз встретиться с ними взглядом. Коньяк помогал забыть о будущем, но не о вечности, сочащейся из его глаз. Как уже было замечено, шоу должно продолжаться.
– Почему он не поднимается?
– кивнул я на проигравшего пирата.
Тот по-прежнему лежал, не делая никаких попыток освободить сцену для участников следующего номера, числящегося в программе этого заведения.
– Потому что он мертв. Это мир твоей жизни, но не его.
Он вынудил меня сделать это. Рывком обернувшись и расплескав нечто из кружки, я вытаращился на него. Совсем не сразу, но мне все-таки довелось признать того, с кем ушел из пункта А. Он выглядел совсем иначе. Исчез пиджак, вылинявшая рубашка приобрела пегий оттенок, а неуместный галстук превратился в пиратскую косынку. Она была повязана вокруг головы точно так же, как и у остальных. Мертвые глаза утонули в добродушных щелках толстого и довольного китайца. Только голос, снова прозвучав, не оставил последних сомнений в том, что я не ошибся в идентификации личности: