Кешмарики от Иннокентия
Шрифт:
Вот и сюжет. Угораздило же мать нарваться на колдуна-педофила, ловящего кайф от сереньких мальчиков с синими ушами! Мне захотелось спрятаться.
В гробу. ***
...стоит перекошено трон. Две его черные ножки в пятнах ржавчины на треть провалились в землю, усыпанную гниющими листьями. Еще одна была наполовину отломана, а на последней в скупом свете серого дня бурела засохшая кровь. Всем видом он олицетворял отчаянность заброшенности.
Только двое знали о том, что так и должно быть. Форма ведь не всегда соответствует содержанию, не так ли, сигинор? Нет, здесь ты ни при чем. Можно пародировать мертвых, но нельзя стать от этого более живым. Всю оставшуюся
– Все должно быть хорошо, все должно...
И она стремительной тенью летела к трону. Маленькие, загнутые назад рожки делали её схожей с кометой. Все будет хорошо, если моя рогатая кошка успеет занять чужой трон первой.
Успеет ли? Где-то там, в Жутколесье?.. ***
– Скончался, - радостно выдохнул третий колпак.
– Санитар!
– позвал Иванов. Его голос был полон ужаса.
Я открыл глаза.
На красном пластиковом стуле развалился мертвый идол. Пол вокруг был усыпан мелкими камешками.
– Мяу!
– улыбнулся я.
Или не я?..
ПРОРУХА
Похороны были на редкость хороши. Длинная черная процессия чинно вливалась в ворота кладбища вслед за гробом мэра города. Даже немногочисленные детишки участников обряда брели в ногу со взрослыми, скорбно склонив головы. Апрельский ветер лохматил их непослушные вихры. На глазах могильщика Васи выступили слезы умиления. Не каждый день ему доводилось видеть зрелище, настолько соответствующее его профессии. Еще он любил футбол.
В кладбищенском храме состоялось краткое богослужение. Поп привычно бормотал заупокойную, а присутствующие переминались с ноги на ногу, не поднимая голов, чтобы скрыть искры безудержной радости в глазах. Они все еще боялись спугнуть обрушившуюся на них удачу. С виду все было чин чинарем, но только Вася полностью отвечал торжественности момента. Опершись на лопату, он внимал, почти не качаясь от выпитого.
– Аминь!
– наконец выпалил поп и провожающие мелко перекрестились.
Процессия двинулась к могиле. Музыканты грянули последний марш. Вася неохотно расстался с мыслями о вечном и поплелся будить коллег. У него еще было время, которое обычно посвящается прощанию родных и приближенных с усопшим.
На кресте, недалеко от вырытой ямы, сидела ворона и долбила мощным клювом пасхальный сухарь. На тарарам вокруг птица, дрессированная звуками торжественной музыки, не отреагировала. Она знала, что до нее здесь нет никому дела и казалась себе символом места, где никому не говорят: "Собаке собачья смерть!"
Так было и на этот раз. Толпа плотным кольцом окружила могилу и гроб. Люди по одному проталкивались к покойнику и с сожалением бормотали о том, каким его так и не удалось увидеть при жизни. На глазах немногочисленных родных блестели слезы радости. И здесь нет противоречия, ибо мертвец был редким занудой и при этом еще вдобавок до тошноты честным. В детстве его прозывали Неугадайкой, потому что из двух вариантов всегда безошибочно выбирал наихудший как для себя, так и для окружающих, не забывая при этом доказывать свою правоту. С жалостью глядя на невезучего, даже учителя догадывались, что, если в самом деле в Природе все уравновешено, то где-то, например, среди эскимосов живет ужасно счастливый парень. Собственно говоря, поэтому он и сделал карьеру. Его постоянно повышали, чтобы не мешал обтяпывать дела тем, кто мог это делать. Та же честность была и причиной того, что он был выбран мэром. Избирателям прожужжали все уши об этом имидже и они понятия не имели, за что голосуют. И уже через три месяца он осточертел даже нищим, потому что, отстегивая копейки, мэр не забывал поинтересоваться, с какой целью они их берут. В буфете мэрии продавщица прямо заявила ему, что у нормального клиента, в отличие от придурка, всего одно желание: "Или ты пришел сюда пожрать, или толкать речь перед избирателями о норме уварки мяса!". В общем, его скоропостижная кончина в возрасте сорока шести с хвостиком лет была на редкость своевременной. Чувствовалось, что он надоел даже Всевышнему.
И вот, как-то ночью, воспользовавшись тем, что Сатану отвлекли ближневосточные террористы, Он послал мэру легкую смерть от остановки сердца во сне. Однако и тут зануда не оправдал Его ожиданий. Его мучила бессонница в связи с очередным темным проектом, где без его подписи было невозможно обойтись. Поворочавшись в кровати, он, под разочарованное вжиканье точильного камня о косу безносой старухи, оделся, вышел на улицу с целью подышать свежим воздухом, где и упал в открытый канализационный люк. Пролежав несколько часов с переломанной шеей и отбитыми внутренностями в холодном дерьме, несчастный только с рассветом все-таки испустил дух. Когда его достали, запашок от него соответствовал как характеру, так и занимаемой должности.
И вот теперь о нем говорили так, как он того всегда хотел - "с чувством глубокого удовлетворения"... а ворона продолжала беззаботно долбить сухарь. Стук этот грохотом далеких тамтамов разносился по кладбищу. Ораторы поневоле подстраивались под ритм и речи их под конец напоминали эхо идущего поезда. Неравномерное, то затухающее, то вновь усиливающееся. Наконец, ворона привлекла внимание одного из мальчишек. Он уже давно устал от непонятного праздника, где над дохлым дядькой говорят даже больше, чем мать над пьяным батей, и чувствовал потребность размяться. В роли развлечения пернатая была ничуть не хуже любой другой игрушки.
Протолкавшись поближе к вороне, пацан подобрал ветку потолще и со всей дури огрел наивную птаху промеж крылышек. Она глухо каркнула и попыталась взлететь, зажав сухарь в лапах. Однако, тут перед ней встал выбор - либо хлеб насущный, либо летать. Сухарь полетел вниз и упал как раз на сложенные руки покойника.
Мальчонка пролез еще ближе к гробу и с детской непосредственностью перебил очередного соболезнующего:
– Моя мама так и сказала: "Подох в дерьме среди белых булок хлеба!"
Это уже было слишком даже для фарса. Первой визгливо заржала мама-буфетчица. Затем громыхнули серьезные дяди и тети. Раскаты громового смеха пробудили от оцепенения и бригаду могильщиков.
– Судью на мыло!
– истошно заорал Вася, путая действительность с поражением любимой команды на чемпионате мира.
– Тише!
– цыкнули на него, как на чужака.
– Так можно и мертвого разбудить!
Однако было уже поздно. Где-то в Ираке Сатана почувствовал неладное и поспешил из командировки на родину. Мэр разлепил глаза и привстал во гробе. Сел и тут же возмутился:
– А где красная бархатная обивка?! И что это за запах?
Толпа, давя неудачников и детей, отхлынула назад. Слабонервные леди от разочарования рухнули в обморок.
– А нечего кощунствовать, пока гроб не забит, - пробормотал поп, осеняя себя крестным знамением.
– И я не вижу национального стяга!
– продолжал возмущаться зануда.
– Всё пропили! Всё!
Окончательно выбравшись из идеального убежища для дураков, он, стряхивая со строгого костюма налипшие цветы, побрел прочь. На своё рабочее место.