Киммерийский аркан
Шрифт:
Керим перевел это на аваханский язык. Новые воины дружины мрачно кивали. Законы Орды были жестокими, но простыми.
Дагдамм в уме проводил подсчеты. Он потерял в бою больше тридцати человек. У него осталось две с половиной сотни названных. Еще человек двадцать или больше из них ранены и не смогут сражаться ближайшее время, а кто-то и умрет. Но все равно, этой силы должно хватить, чтобы удерживать в повиновении шесть десятков аваханов, тем более, что командовать ими он поставил Керима, сына эмира. Сейчас надо заслужить себе славу доброго,
– Господин.
– обратился к нему Керим.
– Говори.
– Господин, скажи мне, что будет с нашими павшими товарищами?
– Наверное, волки их съедят.
– пожал плечами Дагдамм.
– Сегодня мы будем хоронить своих героев.
– Господин.
– Керим, застонав от боли в раненой ноге, опустился на колени и ткнулся лбом в землю.
– позволь нам предать земле своих! Дай мне похоронить отца и дядьев! Пусть они уйдут в Дом Песен, не обрекай их души вечно бродить по Степи.
Дагдамм опешил от этой просьбы. Мысль о том, что степь вокруг наполнится не упокоившимися духами аваханов, которые не были должно похоронены, и теперь будут оглашать ночь своими криками, испугала его не на шутку.
Но все же только сын кагана.
– Это пусть решает мой отец.
– сказал он.
Каррас, услышав о том, что Дагдамм принял на службу множество аваханов, вспылил. От вчерашнего теплого отношения к сыну не осталось ничего. Снова великий каган видел в Дагдамме лишь претендента на власть, лишь человека, который может убить его самого и его младших сыновей.
– Я жив еще.
– глухо сказал Каррас.
– ты ведешь себя так, будто ты каган!
– Прости.
– склонился Дагдамм.
– Но ты сам дал мне право набирать людей в свою дружину.
– Но не аваханов!
– Теперь я не могу отпустить их, обратить в рабов, или отдать тебе! Сын Карраса не может говорить два слова!
Каррас замахнулся, но не ударил.
– Дерзкий юнец! Братаешься с гирканцами, берешь к себе на службу аваханов! Ты вообще помнишь, что ты киммирай?
– Не хуже, чем ты!
– огрызнулся Дагдамм.
Каррас помолчал.
– Говори дальше.
– Керим, сын эмира просит, чтобы я дал ему похоронить отца.
– Это можно сделать.
– кивнул Каррас и настала очередь Дагдамма изумленно поднять глаза на отца.
– он был их повелителем. Даже мертвого царя нельзя унижать. Это может делать только царь, который его победил, запомни это.
На самом деле перед Каррасом стояла та же самая задача, что и перед его сыном. Надо было как-то обратить на свою сторону людей, которые преклонили колена только потому, что им грозила скорая смерть. Ими двигал страх. Но сейчас надо было обратить это страх в хоть какую-то верность.
Нет человека благодарнее того, кого ты не убил - подумал Каррас.
– Пусть аваханы хоронят своих мертвых, если хотят.
Такой жест должен расположить к нему новых подданных.
– И еще, отец.
– Говори.
Тон Дагдамма уже не понравился Каррасу.
– Меня не просили об этом, я сам прошу тебя. Сегодня будет тризна по нашим павшим.
– Я помню.
– Не убивай аваханов для погребального костра. Давай зарежем лошадей, быков и коз. Может быть, бросим в костер уже убитых аваханов.
– Ты хочешь оскорбить предков? Предки не получат свою жертвенную кровь и могут наслать на нас проклятия.
– Я помню об этом. Я готов отдать предкам золото и серебро, лошадей и скот. Но я не хочу, чтобы мои новые всадники видели, как их сородичей режут перед костром.
– Не думал, что ты так мягкосердечен.
– Я не мягкосердечен, отец. Это требование разума.
Каррас раздраженно махнул рукой.
– Иди. Что-нибудь придумаем.
И Каррас на самом деле придумал, как обойтись без принесения в жертву аваханов. Он просто купил у кюртов несколько рабов, каких-то степняков из свободных кланов, и несчастных зарезали в зареве огромного погребального костра.
Сын не обманул. Он отдал для жертвенного костра одного из своих лучших коней, много серебра и золота.
Гирканцы же обращались со своими мертвыми согласно своей вере. Павших они затаскивали на камни, на вершины небольших холмов, на скалы. Там их до костей должны были обглодать птицы и звери. То, что аваханам или киммерийцам показалось бы позором, для гирканцев было почетным погребением. Они даже дополнительно рубили и рвали крючьями погибших собратьев, чтобы зверям и птицам было меньше работы.
Дагдамм, который за свою короткую жизнь видел много жестокости и сам убил больше людей, чем мог вспомнить, отчего-то содрогнулся, когда Мерген-хан опустился на колени перед телом своего брата, прочел краткую молитву, а потом принялся терзать тело кривым ножом.
Он вспорол толстый живот Ханзата и бросил его печень тут же слетевшимся грифам. Он запустил руку дальше в грудь, и вырвал сердце, которое швырнул в кустарник, где повизгивали учуявшие кровь лисицы. Он вывернул всю требуху. Он сделал глубокие надрезы на суставах рук и ног, чтобы звери проще могли растащить то, что было Ханзат-ханом в разные стороны.
Закончив свой страшный ритуал, Мерген поднялся и угрюмо взглянул на Дагдамма.
– Мой брат умер из-за тебя.
– Многие пали в тот день.
– Но только он пал потому, что ты послал его говорить с проклятыми огнепоклонниками. Сейчас огнепоклонники едят мясо из одного котла с твоими людьми, а мой брат мертв.
– Его убили аваханы, не я.
– Ты даже не отомстил за него.
Мерген явно невзлюбил Дагдамма сильнее прежнего. До разговора с пьяным Ханзатом, Дагдамм недооценивал силу той ненависти, которую питают к киммерийцам покоренные ими народы. Наоборот, он даже гордился тем, что его боятся, считают чудовищем. Он гордился своей принадлежностью к роду, который поставил на колени столько племен.