Киносценарии и повести
Шрифт:
– Детства?
– зачем-то переспросил Печальный.
– Детства, - подтвердил Мафиози.
– Да что ты, Джаба!
– Печальный чувствовал, что приятель сказал правду, и тем активнее пытался его опровергнуть.
– У тебя был дедушка! потом!
– Не надо!
– хлопнул Мафиози по стеклу ладонью так, что оно треснуло.
– Не-на-до! Ты прекрасно все понимаешь. Не надо. Молчи!
Повисла пауза.
– Может, все-таки выпьем?
– вернулся Мафиози к столу, подкинул-поймал темную, тяжелую, непривычной иноземной лепки бутылку.
–
– Выпей один, Джаба, - возразил Печальный и полез в ящик стола за штопором, пододвинул Мафиози рюмку.
Тот мотнул головою, взял пиалу, налил ее коньяком всклянь, опорожнил.
– Ты знаешь, женщин у меня всегда было под завязку! Какая ж откажется?.. Деньги! удовольствия! Да и собою я ничего!
– Джаба, успокойся, пожалуйста!
– подошел Печальный к товарищу, сжал ему локоть.
– Не в этом дело, Юсуф, не в этом дело! В общем, когда я встретил ее!
– Мафиози саркастически хохотнул, - я украл у тебя детство!
– Украл детство?
– не понял Печальный.
– Ага. Украл. Присвоил. Сам не заметил, как получилось.
– Детство!
– словно печальное эхо, повторил Печальный.
– Эти игрушки, этот фонтан за окном, твоих родителей!
– Мафиози налил в пиалу следующую дозу коньяку, выпил.
– А права на это я не имел!
– и снова пристукнул ладонью - на сей раз по столу.
– Почему, Джаба? Это ведь и твое детство тоже: игрушки, фонтан! Сам подумай - сколько ты здесь провел времени?! Значит - и твое.
Мафиози мучительно прикрыл глаза: видать, и его память воскресила тот далекий день, пронизанный солнцем, маленького мальчика, глядящего на раскрашенную деревянную Мадонну:
– Какая красивая!..
– В общем, ладно!
– решительно прогнал Мафиози воспоминание.
– Спасибо. Я все понимаю. Ты, наверное, решил, что я еще раз пришел просить тебя переехать? Нет, Юсуфка, нет! Не такое я дерьмо, как можно по мне подумать! Не такое дерьмо! А пришел я сюда! А, ч-черт его знает, зачем я сюда пришел!
– и Мафиози опрокинул в себя третью пиалу коньяка.
– Ты вот, - продолжил, запив глотком остывшего чая, - ты вот, Петрович сказал, женишься. Я рад за тебя. Поздравляю. Ты приведешь ее сюда, и вы будете жить среди этих игрушек. Смотреть по вечерам на фонтан!
В небе глухо заурчало.
– Опять, что ли, гроза собирается?
– Мафиози встал, направляясь к выходу.
– Что ж такое? как появляюсь у тебя - обязательно гроза!
– Грозел, - поправил Печальный.
– Что?
– приостановился Мафиози.
– Грозел, - пояснил Печальный и продекламировал.
– Коль коза мужского пола называется козел, = то гроза мужского пола называется грозел.
– А!
– сказал Мафиози, - шутишь! поднимаешь мне настроение. А может!
– Мафиози стоял уже на пороге, и безумная надежда мелькнула в его глазах.
– Может, тебе на свадьбу деньги понадобятся? В долг гордость взять не позволит, а так все-таки!
Печальный по возможности
– А дети пойдут! Им ведь в своем-то дворе расти лучше, чем здесь, в пыли?
Печальный опустил глаза.
– Ты извини меня, - осознал, наконец, Мафиози недостойность последних фраз.
– Я не хотел. Я все понимаю, - и зашагал по ступенькам, держа коньячную бутылку, на дне которой еще плескалась маслянистая коричневатая жидкость.
Выйдя на волю, забрался в машину. Запрокинув голову, приложился к горлышку. И как раз в этот момент из-за угла появилась Мадонна и, спеша убежать от дождя, первые тяжелые капли которого уже роняло мрачное небо, скрылась в подъезде. Допив коньяк, Мафиози откинул через открытое окно порожнюю тару, завел двигатель и тронул автомобиль. За тучами угрожающе заурчало.
– Грозел!
– сказал Мафиози.
А там, в квартире, Печальный, зажмурясь, решился-таки выдохнуть Мадонне свое предложение.
Она качнула головою:
– Нет. Извините меня, пожалуйста, Юсуф. Но я! я несвободна.
Печальный потупился.
– Я, наверное!
– прошептала Мадонна, - мне, наверное, лучше от вас съехать?
– Что вы, Мариам! Оставайтесь, пожалуйста. Я вас больше не потревожу.
– Я все-таки попытаюсь подыскать другое жилье, - мягко, но упрямо произнесла Мадонна и пошла в свою комнату.
Печальный стоял, где стоял, и молчал.
– Ой, что это?
– донесся до него голос Мадонны и тут же она явилась сама, зарыв в белый ароматный шелк лепестков миниатюрное личико.
– Это мне, да?..
– и по голосу было понятно, что личико сияет.
Машины только что столкнулись: зернь битого стекла на асфальте, лужа масла. Мафиози нетвердо выбирался из-за руля девятки. Из-за руля единички выскочил тот самый толстый лысый таджик, который отрывал в свое время Мафиози от просмотра "Love story", подсовывая ему телефон, заорал разгневанно:
– Ты чего, мудила! Красного света не видишь!
Мафиози глядел в пустоту, в Бесконечность. Столкновение явно казалось ему на этом фоне несущественным пустяком.
– Ой, Джабраил-джан!
– узнал, наконец, лысый благодетеля.
– Не поранились?
– А!
– Мафиози приподнял голову и тоже узнал товарища по несчастью. Снова стекло?! Тоже, значит, отъездился в Бухару?!
– и расхохотался, как Мефистофель в опере.
Лысый снова не понял, почему тоже, но снова счел за благо согласиться.
Издалека, завывая сиреною, мигая сине, летела ГАИшная машина.
– У нас все в порядке, - выпалил толстяк выбравшемуся из ГАИшного "жигуленка" лейтенанту.
– Претензий нету. Как, Джабраил-джан? Согласны, что нету претензий?
Мафиози ухмыльнулся.
– Я к вам завтра наведаюсь, ладно?
– сказал на прощанье лысый толстячок и, сев в покореженный автомобиль, поспешно удалился.
– Джабраил-джан, здравствуйте, - узнал Мафиози и ГАИшник.
– Стукнулись немножко, да?