Киносценарии и повести
Шрифт:
– Да не пойдет на это дело милиция! Я уже выяснял!
– кипел Благородный.
– А это уже - моя проблема, - успокоил Ажурный.
– Браво!
– закричали Караси и захлопали в ладоши.
– Вот и выход! Вариант! Превосходно!
– и повставали со стульев, счастливые возможностью разойтись.
– По одному, по одному выходим! Конспирация!
– Стойте! стойте!
– преградил дорогу хозяин.
– А вы не боитесь стать жертвами командира захвата? Или вот, скажем! поверьте, я не хочу вас обидеть! нашего уважаемого коллеги?
–
Караси несколько приумолкли.
Черно-Ажурный проворковал:
– Я могу дать честное слово, что архив будет тут же уничтожен.
– Видите!
– с радостным облегчением сказал Телесный Со Спущенной Петелькою, однако, общего облегчения не произошло.
– Честное слово!
– протянул со смаком фразочку Карась из-под чулка коричневого, в рубчик.
– Если вам недостаточно моего честного слова!
– обиделся Черно-Ажурный, направляясь к выходу.
– Почему ж недостаточно? Очень даже достаточно!
– загудели, занервничали Караси, удерживая уходящего.
– В таком случае!
Но Благородный Карась был несгибаем: выступил вперед, стал перед Черно-Ажурным:
– Требую гарантий!
– Пожалуйста, - пожал плечами Ажурный.
– Я попрошу, чтобы вас взяли с собой.
Наутро к Папскому Дворцу в Ватикане подкатил лимузин. Швейцарцы в черных медвежьих шапках отдали честь. Из лимузина через дверцу, предупредительно распахнутую шофером, выбрался знакомый нам по Садовой улице Батюшка-Карась в сопровождении Молодого Православного Священника. Навстречу по лестнице Дворца спускался Высокий Чин Католической Иерархии. Последовали приветствия, рукопожатия, блицы вспышек неизвестно откуда повылазивших репортеров. Католический Чин обратился к Батюшке-Карасю с недлинной половинкою фразы, которая тут же была переведена Молодым Священником:
– Его Преосвященство полагает, что аудиенция, которую Его Святейшество соизволило дать в вашем лице всей преображенной Российской Церкви!
Католический Чин продолжил фразу, в которой даже Батюшке, ни бельмеса не смыслящему в итальянском, внятными показались слова "Gorbatshoff" и "Рyeryestroyka". Но в этот как раз момент один из швейцарцев подал Батюшке-Карасю голубой конверт. Батюшка глянул на надпись и посерел с лица.
Что-то продолжал говорить Католический Чин, что-то переводил Молодой Священник - все звуки исчезли для Батюшки, заглушенные гулким стуком крови в ушах.
Когда пауза, повисшая в воздухе, перетянулась за всякие приличные пределы времени, потребного для обдумывания ответа, Батюшка-Карась пришел, наконец, в себя; пришел, впрочем, только отчасти - иначе не пробасил бы, склонясь к уху Молодого Священника:
– Спроси, понимаете, его потихонечку, не мог ли бы я получить, понимаете, в Ватикане политическое убежище.
И на взгляд-вопль изумленного услышанным Священника добавил:
– Если потребуется - готов, понимаете, принять католичество. Во славу Божию!
– Ч-черт! Понарыли!
–
– Постой, Машка! Давай руку!
– Эй, командир!
– появился из мглы кто-то Высокий.
– Пошли-пошли, - шепнула Внучка.
– Не ввязывайся.
– Закурить есть?
– крикнул Высокий вдогонку и ускорил шаги.
Внучка, схватив Юношу за руку, побежала.
Побежал и Высокий, догнал возле самой полковничьей калитки, заградил путь.
– Дед, дед!
– громко позвала Внучка.
– Полко-о-вник!
– Да чего ты!
– забубнил Высокий.
– Кто тебя, понял, трогает?..
Калитка отворилась. На крыльце появился Человечек, освещенный электрическим отблеском из комнаты.
– Где полковник?
– агрессивно выступила Внучка.
– Заходите, заходите, ребята, - очень добродушно сказал Человечек. Чего волнуетесь?
– А вы! кто?
– осведомилась Внучка.
– Товарищи его, по работе, - широко и открыто улыбнулся Человечек. Приехали навестить. Он приболел немножко. Нелличка, где вы там?
– жестко и нетерпеливо позвал во тьму.
Страшный, истерзанный, опираясь на руку Чернокудрой Нежной, появился из-за угла Полковник.
– Дед, что с тобой?!
– бросилась к нему Внучка.
– Ничего, Машенька, ничего. Все в порядке. Все прекрасно. Пытались! ограбить. Вот, ребята приехали, - кивнул на Человечка и еще две-три тени, ошивающиеся около, - помогли. И доктор тоже есть, - взглянул на Ласковую.
– Так что вы езжайте, езжайте в Москву. У меня здесь все! в порядке.
– Никуда я не поеду!
– объявила Внучка решительно.
– Тут что-то не так. Пошли в дом.
– Конечно, заходите, пожалуйста, - гостеприимно пропел Человечек.
– Поезжай в Москву, я сказал!
– повысил голос Полковник.
– Иннокентий Всеволодович, - упрекнул Человечек.
– Вы думайте, что говорите! Заходите, ребята, заходите.
– В Москву!
– заорал Полковник так страшно, что Внучка с Юношею не сумели не послушаться, однако, едва двинувшись к калитке, оказались накрепко схвачены двумя тенями.
Человечек подал незаметный сигнал и третьей тени - Полковник тоже очутился в клещах, со ртом, зажатым чужой потной ладонью.
Две первые тени тащили ребят в дом, а Человечек отнесся к Полковнику:
– Не Штирлиц вы оказались, Иннокентий Всеволодович. Далек-ко не Штирлиц! Отправьте его на место. Наручники - обязательны, - бросил во тьму.
– Извините, - вернулся к Полковнику, - у меня не столько людей, чтобы следить за вами каждое мгновение. А самоубийством жизнь вы покончите не прежде, чем я вам это позволю. Не в службу, а в дружбу, Нелличка, подежурь немного возле.
Полковника увели.
– Там у нас решетка еще осталась?
– осведомился Человечек.
– Молодых людей определите наверх, окошко зарешетите. Если будут кричать - заткнуть!