Киносценарии и повести
Шрифт:
– Но вы знаете кто она?!
– Еще бы!
– кивнул Кузьма Егорович.
– Именно поэтому. Тем более, что мне сообщили, будто она! высокая профессионалка.
– Что верно, то верно, - смущенно подтвердил Секретарь.
– Видите ли, у нас в стране сейчас возрождаются многие старые традиции, и мне хотелось бы оказаться в числе первых, которые!
– О, да!
– восхитился Секретарь.
– Вы очень смелый человек, господин Кропачев!
– У меня, конечно, тоже есть враги, - вздохнул Кузьма Егорович (Секретарь кивнул весьма понимающе), - но тот факт, что она -
– Коль уж вы все равно идете на такой риск! может, подобрать кого-нибудь! помоложе? Молодые, правда, не очень к нам идут, но если как следует поискать!
– Ну уж нет!
– возразил Кузьма Егорович твердо.
– Возраст! Опыт! Знание жизни!
– О вкусах, конечно, не спорят, - развел Секретарь руками.
– Вот и условились. С валютой у нас, правда!
– пустил Кузьма Егорович многоточие.
– Сами знаете!
– Молодая, конечно, обошлась бы вам дороже.
– Ну?!
– изумился Кузьма Егорович.
– Порядочки! Впрочем, дороже, дешевле - это не так важно: я решил передать вам авторские права на мою последнюю книгу, вы назначите мадам достойное ее вознаграждение, а на остальное! На остальное, - продемонстрировал, что и ему не чуждо понимание комических ситуаций, - купите для СССР одноразовых шприцов, - и, взяв с подноса рюмочку ликера, многозначительно поднял ее в сторону Жюли, которая расплылась в счастливой улыбке.
Во Внукове-2 шел на посадку правительственный самолет.
Несмотря на то, что было уже поздно, темно, сеялся дождик со снегом (Москва резко контрастировала с солнечным, разноцветным Парижем), коллеги Кузьмы Егоровича по руководству страною стояли в должном составе, выстроившись в ряд, только разве шляпы надвинули несколько глубже обычного.
Самолет остановился, подкатили трап, отворилась дверь. Кузьма Егорович показался в проеме и демократично пожал руку стюардессе. Шеренга встречающих двинулась навстречу!
А видеомагнитофон крутился на запись: в большой сосредоточенности наблюдал за встречею по цветному японскому монитору седовласый человек, которому ассистировал некто помоложе. Кузьма Егорович здоровался, отвечал о самочувствии - вроде бы нормально, обычно, обыденно, а вместе чуть ли не с опаскою, и все норовил скоситься куда-то назад.
Который помоложе на раз усек странность поведения и, справившись с рядком мелких экранчиков, переключил кнопку.
На большой монитор снова вышел проем самолетной двери: сопровождаемая Равилем, показалась в проеме Жюли, вся обвешанная коробками, картонками, чемоданами, сумками.
– Ну, Кузьма Егорович!..
– по внешности добродушно погрозил Седовласый в монитор.
Кузьма Егорович уселся в огромный лимузин, в такие же рассаживались встречавшие. Завыли сирены машин сопровождения. Замигали мигалки. Кавалькада, мягко тронувшись, в мгновенье набрала скорость и, словно нечистая сила, исчезла за темным извивом шоссе!
Жюли ехала на заднем сиденьи "Волги" и смотрела по сторонам. Слева неслись черные кусты и деревья, справа - под маревом освещенного нижним светом неба - посверкивали окнами окраинные кварталы столицы.
– Moscou?
– со всею доступной ей восторженностью
Равиль обернулся с переднего сиденья и, неестественно улыбнувшись, отрицательно мотнул головою:
– Тропарево.
– Oui, oui, - согласилась Жюли, однако, едва завидев очередной массив, спросила еще восторженнее: - Moscou?
– Востряково, - снова мотнул головою Равиль, улыбнувшись в меньшей степени.
– Moscou?
– Очаково!
У въездных ворот загородной резиденции Кузьмы Егоровича мрачно стояла группка людей с протестующими против засилья аппарата плакатиками. Тут же, на снегу, между сосен, расположился рок-ансамбль - змеи проводов тянулись во тьму.
Едва завидев в конце подъездной аллеи фары эскорта, лидер ансамбля кивнул товарищам и, прервав проигрыш, ребята запели уж-жасно абличительную - по моде текущего восемьдесят девятого - песню. Особенно старалась одетая шубкою девочка лет пяти.
Медленно вплыл в распахнувшиеся и тут же схлопнувшиеся ворота кузьмаегоровичев лимузин. Никита бросил гитару через плечо, не сомневаясь, что товарищи подхватят, и скользнул сквозь проходную: Кузьма Егорович как раз выбирался из машины.
– Неужто привез?!
– полюбопытствовал Никита, сопровождая отца к дому.
– Клоун!
– бросил отец на ходу.
– Машка-а!
– заорал Никита через весь двор.
– Марш домой! Гастроль отменяется. Дед няньку привез.
А Кузьма Егорович, войдя в кабинет и повернув пипочку выключателя, первым делом бросил взгляд на десяток бюстов Ленина, стоящих полукругом на невысоких книжных шкафах. Так он и знал: каждый из идолов был творчески обработан: на одном - рыжий парик, на другом - женские бусы, к третьему прилеплена какая-то медалька, кажется - шоколадная! Не раздеваясь, Кузьма Егорович принялся убирать кощунственные добавки.
– А что, дед, ты правда няньку из Парижа привез?
– спросила стоящая на пороге девочка.
– Я с папой на гастроль хочу!
Кузьма Егорович обернулся со строгостью.
– Пусть!
– сказал.
– Пусть я упустил твоего отца. Но из тебя - человека сделаю.
– А, может, лучше - тоже упустишь?
– с надеждою поинтересовалась внучка, но Кузьма Егорович не обратил внимания на дерзость: откуда-то сверху звучал особый зуммер.
Не закончив даже с ленинами, Кузьма Егорович ринулся по лестнице, специальным ключиком отпер дверь и снял трубку с телефона, рельефный государственный герб на диске коего заменял сразу все цифры.
– Спасибо, - буркнул, послушав.
– Прямо сейчас?
– выказал удивление не удивление, недовольство - не недовольство.
– Лады!
Ребята под соснами, укручивали провода, аппаратуру, упаковывали в РАФик с названием ансамбля по борту.
Жюли совсем было прокатила мимо, но Никита успел заступить машине дорогу, открыл дверцу, нырнул головою в салон.
– Вы, что ли?
– ткнул в Жюли пальцем.
– Bon soir, bon soir, - заулыбалась Жюли.
– Да будь я и негром преклонных годов, - назидательно продекламировал Никита, - и то без унынья и лени я русский бы выучил только за то! Parler vous Franзais?
– добавил с чудовищным акцентом.