Киносценарии и повести

Козловский Евгений Антонович

– Проститутка для Кремля! Эксклюзивное интервью. Дорого, - быстро, очень по-деловому, выпалила Вероника.
– Встречаемся в восемь, возле церкви!

– Дедушка, дедушка!
– дергала Маша Кузьму Егоровича.
– А где тетя Жюли?

Кузьма Егорович скосил глаза на одинокую кабинку, оставшуюся метрах в двадцати позади, и сказал укоризненно:

– Ай-ай-ай, Маша! Тетя Жюли делает пи-пи, - и, снова оглянувшись беззаботно, вдруг настороженно приостановился.

– Я не допущу, - кипятилась меж тем в кабинке Жюли, -

чтобы ты компрометировала Кузьму Егоровича! Настоящим коммунистам в России и без того туго!..

– Ну чего, дед?
– тянула Машенька Кузьму Егоровича, пристально глядящего на кабинку.
– Пошли-и. Нехорошо подглядывать.

– Там, кажется, штаны, - невнятно пробормотал Кузьма Егорович.

– Ты никогда, никогда не проникнешь в этот дом!
– шипела Жюли.

– Думаешь?
– усомнилась Вероника.

– И думать нечего: я тебя просто! в Сибири сгною!

Кузьма Егорович по мере того, как приближался к кабинке, все ускорял шаги, все круче нагибался, все невероятнее выворачивал голову:

– Штаны-ы!

– Ориентир В-2! Ориентир В-2!
– бормотал в уоки-токи Равиль, раком скарабкивающийся из расщелины.

Рыбаки со всех ног чесали к кабинке, утопая в песке!

Кузьма Егорович рванул дверцу, как оперативник в кино.

– Интервью, господин Кропачев!
– мгновенно сориентировалась Вероника и протянула Кузьме Егоровичу под нос диктофончик.

Жюли оттеснила Веронику, закрыла Кузьму Егоровича собою и авторитетно произнесла:

– Господин Кропачев в отпуске интервью не дает!

– Ну отчего же!
– довольный тем, что обладателем штанов оказалась обладательница, ответил Кузьма Егорович.
– Если газета достаточно прогрессивная!

– Progressive??
– возмутилась Жюли.
– Reaction! Reaction!
– и, взяв Кузьму Егоровича под руку, потащила наружу.

Вероникою, впрочем, уже занималась четверка рыбаков.

Большой теплоход, усеянный редкими огнями, медленно разворачивался близ берега.

Кузьма Егорович стоял на верхней палубе - пальто внакидку - и вдыхал ветер перемен. Потом спустился в каюты. Дверь ванной, за которою слышался шум душа, была приоткрыта, бросая длинный косой луч на ковер коридора. Кузьма Егорович подошел к щели, приложился глазом: за полупрозрачной занавескою Жюли принимала душ.

Чем дольше смотрел Кузьма Егорович, тем больше воодушевлялся. Жюли почувствовала постороннее присутствие, выглянула из-за занавески:

– Это вы, Кузьма?

Кузьма Егорович вздрогнул и поспешил дверь прикрыть.

– Ничего-ничего!
– крикнула Жюли.
– Мне не дует.

Кузьма Егорович улыбнулся тоже и даже сделал довольно решительный шаг внутрь, как! характерным, требовательным образом зазуммерила кремлевская вертушка. Кузьма Егорович сорвался с места и припустил на звук.

Жюли, накинув халатик, плавно прошествовала в спальню. Дверь за собою закрыла ровно

настолько, чтобы, проходя по коридору, можно было увидеть пространство перед зеркалом. В это как раз пространство поместилась, сняла халатик, не спеша надела тончайший, весь в кружевной пене, пеньюар и принялась расчесывать волосы, через зеркало поглядывая на дверь.

В щели тенью, на цыпочках, промелькнул Кузьма Егорович.

– Вы, кажется, что-то хотели сказать, Кузьма?
– окликнула Жюли.

Кузьма Егорович воровато появился на пороге и, стараясь не смотреть на Жюли, понуро произнес:

– Спокойной ночи.

После чего прикрыл дверь и бесповоротно скрылся.

Вчерное окно билась рождественская метель. В детской Жюли, одетая маркизою Помпадур, сделала два последних стежка на корсаже Маши - Красной Шапочки, откусила нитку и, хлопнув девочку по попке, послала:

– Беги!

Машенька впорхнула в огромную залу, посреди которой стоял торжественно и красиво накрытый рождественский стол: елочка со свечами, подарки на тарелках под салфетками, великолепие вин и закусок. И, конечно, традиционный гусь.

Вслед за Машенькою вплыла Жюли, ловя восхищенные взгляды. По обеим сторонам стола сидели Равиль и Кузьма Егорович: последний в ослепительно белом смокинге, первый - одетый оперным татарином: шаровары, поясной платок, широкий музейный ятаган. Еще один прибор был пока не задействован.

– По случаю маскарада, - торжественно произнесла Жюли, - говорим только по-французски!
– и уселась за стол.

– Чего-чего?
– спросил Седовласый у молодого своего ассистента.

– Собираются говорить только по-французски, - перевел ассистент.

– Это кто?
– зашелся мрачным смехом Седовласый.
– Кузьма?!.

– А почему нету папы?
– спросила по-французски Машенька.

– Как это нету?
– раздалось от дверей, и появившийся в комнате Никита сделал что-то вроде циркового антрэ.

– Только по-французски!
– шутливо поправила Жюли, оборачиваясь, и остолбенела: рядом с Никитою стояла Вероника.

– Ну!
– взглянула Вероника на Никиту.

– Знакомься, папа, - решился тот.
– Моя невеста.

– Добрый вечер, господин Кропачев, - пропела Вероника, делая несколько пародийный книксен.
– Привет, мама.

Жюли стояла как каменная. Кузьма Егорович стрельнул глазами на нее, потом на будущую невестку и поправил бабочку, с непривычки давящую на горло.

– Вы, кажется, не вполне точно информированы относительно наших! отношений! Это - гувернантка моей внучки. Так что называть ее мамой! объяснил, смущенно краснея.

– Но вас-то, господин Кропачев, я могу называть папою?
– дерзко улыбнулась Вероника.

– А я даже очень рада!
– сказала Машенька чересчур громко и твердо, с эдаким вызовом, и потащила Веронику за стол.
– Тебя как звать?