Киносценарии и повести
Шрифт:
Толпа сильно поредела. Плакатиков видно не было. Одна тень, другая, третья - сквозь снежную пелену - мелькали с ношами под мышками.
Кузьма Егорович взошел на крыльцо.
– А ну, ребята!
– сказал.
– У кого есть время - заходи! Отметим Христовое Рождество, - и обнял Жюли эдаким чисто российским манером (вспыхнул вероникин блиц).
– Принимай гостей, хозяюшка!
Но желающих не нашлось. Или, может, просто со временем у них у всех было туго: последние пикетчики, нагрузившись, чем осталось, покидали
Милиционер, достававший давеча пистолет, обратился к Равилю, который провожал взглядом остаточные молекулы разгневанного народа:
– Товарищ майор, можно уйти пораньше? Мне позвонили: в двадцать часов, ровно, жена сына родила. Тоже в милицию парень пойдет!
Нестарая женщина (хоть и в штатском, а явно военная) и аналогичный молодой человек мыли на кухне посуду. Двое других парней, доубирающие разоренный пиром стол, попутно успевали перехватить то рюмочку, то кусочек провизии.
Кузьма Егорович в пижаме шел полутемным коридором. Перед поворотом воровато огляделся и шагнул к двери, из-под которой выбивалась полоска света, чуть приоткрыл: Жюли лежала в постели, по складам разбирая передовицу "Правды".
Кузьма Егорович скользнул в комнату и накинул изнутри крючок. Жюли оценила.
– Кузьма, - сказала по-русски, коверкая слова.
– Вы же поставили условием воспитывать девочку.
Кузьма Егорович как бы не слышал, а громко дышал и шел на Жюли страстно, сосредоточенно.
– В вашем положении опасно заводить сомнительные связи, - защебетала Жюли по-французски, но интонация явно расходилась с буквальным смыслом произносимого.
Кузьма Егорович столь же страстно и решительно, как шел, взял из рук гувернантки "Правду" и бросил на пол, потом выключил свет, примостился.
– Но право же, - лопотала Жюли по-французски и нежно.
– Я так давно этого не пробовала! должно быть, разучилась, - а сама Кузьму Егоровича ласкала.
Метель билась за окном, яркая в пламени ртутного дворового фонаря. Кузьма Егорович напрягался изо всех сил, но по лицу было видно, что ничего не получается. Скупая мужская слеза выкатилась из левого глаза Кузьмы Егоровича и замерла, подрагивая, на щеке.
Для Жюли все это в каком-то смысле было испытанием профессиональной чести, но через минуту и она поняла, что дело швах: ласки из эротических стали постепенно жалостливыми, сочувствующими, и из глаза тоже выкатилась слеза.
– Уйдут, - тихо прокомментировал Кузьма Егорович неудачу.
– Теперь отчетливо вижу: уйдут!
На закрытом теннисном корте сияло искусственное солнышко над искусственной травкою. Кузьма Егорович, хоть и выглядел, мягко скажем, странно в спортивном одеянии, играл удовлетворительно.
Партнер, знакомый нам Седовласый, паснул мяч с репликой:
– Значит, трудно, говоришь,
– В каком это смысле?
– опустил Кузьма Егорович ракетку.
Молодой человек, тот, кто обычно ассистировал Седовласому при просмотрах, поднес Кузьме Егоровичу мяч на газетке "Фигаро" с фотографией Кузьмы Егоровича в обнимку с Жюли: на крыльце, в рождественскую ночь.
Кузьма Егорович взял газетку.
– Выучился уже, или дать перевод?
– спросил Седовласый.
– Играйте, Борис Николаевич, - обратился Кузьма Егорович к сидящему рядом Ельцину и вышел вон.
Никита с ансамблем на маленькой ресторанной эстрадке пели мрачную свадебную песню.
Несколько официантов, уборщицы посуды, буфетчица сгрудились в кухонном закутке возле портативного телевизора, по которому передавалось какое-то важное кремлевское заседание.
– Ну?
– агрессивно подскочил к группке оторвавшийся на минутку от плиты повар с длинным ножом.
Никита допел. Публика взорвалась аплодисментами и восторгами несколько, может быть, пьяноватыми. Никита снял гитару, направился за стол, на жениховское свое место, рядом с которым, одетая в белое и в фату, поджидала Вероника.
– Горько!
– закричал гость со значком "ветеран партии".
– Горько! Горько!
– подхватили остальные.
– Варвары, - прокомментировала Вероника и поцеловалась с Никитою.
– Раз, два, три, четыре, пять!
– считали варвары хором!
В этот как раз момент тяжелый лимузин Кузьмы Егоровича подкатил к ресторанным дверям.
Кузьма Егорович сидел, не трогаясь с места, и не то что бы плакал! словом, это было Прощальное Сидение. Потом полез в подлокотный тайничок, достал коньячную фляжку. Разведя руками, улыбнувшись как-то виновато, пояснил водителю и Равилю:
– Вот, значит!
– Да нечто мы, Кузьма Егорович, не знали?
– ответил немолодой водитель, растроганный тоже едва не до слез.
– Вы ж выпиваете, выпиваете, а она ж не порожнеет. Кто ж вам туда и доливает, как не мы?..
Чтобы не разрыдаться, Кузьма Егорович вышел из автомобиля, Равиль с водителем тоже оказались на улице. Возникла некоторая пауза.
– Ну, ребятки, прощайте, - сказал Кузьма Егорович и расцеловался с одним и с другим.
– Спасибо, что довезли, - и двинулся в ресторан.
У дверей толклось человек пятнадцать. За стеклом висела табличка: МЕСТ НЕТ. Кузьма Егорович пошел сквозь толпу.
– Куда лезешь, папаша?
– Э, ща как дам!
– Да свадьба у меня, ребята! Свадьба!
– Кузьма Егорович ловил, казалось, кайф от столь полного унижения.
– Отец! А чем ты жениться собрался?
Кузьма Егорович покраснел, кто-то захохотал.
Добравшись все-таки до дверей, Кузьма Егорович принялся стучать, но швейцар делал вид, будто не слышит.