Киносценарии и повести
Шрифт:
– Вероника, - ответила Вероника.
Возникла неловкая пауза, разбавленная восьмикратным боем часов.
– Мент родился, - прокомментировал Никита тишину, но она вдруг снова нарушилась: на сей раз посторонним шумом с улицы.
Кузьма Егорович привстал, приник к окну.
– Народ обретает права, - пояснил Никита назидательно.
Зазуммерила внутренняя связь. Равиль вскочил, послушал:
– Фургон с продуктами не пропускают. Пикетчики сраные!
– Только по-французски!
– произнесла встревоженная Жюли, как
– Постой!
– остановил Кузьма Егорович Равиля.
– Сам выйду.
– И посетовал: - Вот народ! Только за границей и уважают!
– А зачем нам еще продукты?
– спросила на ломаном русском Жюли вдогонку мужчинам.
– Про запас, - пояснил Никита.
– На случай осады.
За воротами, возле вахты, в сумятице метели, волновался не пикет, а целый небольшой митинг. Лозунги типа: КРОПАЧЕВ, УЙДИ ПО-ХОРОШЕМУ!, ДАЕШЬ СОЦИАЛЬНУЮ СПРАВЕДЛИВОСТЬ!, КПСС - РЯД ГЛУХИХ СОГЛАСНЫХ! и аналогичные, которых много можно набрать из архивов рубежа девяностых, колыхались над толпою, облепившей большой грузовик-фургон с красными надписями АВАРИЙНАЯ на бортах. Народ волновался, барабанил кулаками и древками плакатов по стенам фургона.
– Разойдись!
– безуспешно пыталась охрана расчистить дорогу грузовику.
– Пропустите аварийную!
– Знаем мы ваши аварийные!
– кричали из пикета.
– Кто ж это КРАСНАЯ ИКРА напишет?!
– Отдай продукт, Кузьма! Дети голодают!
– Добром отдай!
Кузьма Егорович в шутовском своем белом смокинге, в короткой внакидку дошке явился на пороге-ступенечке вахты.
– Товарищи!
– прокричал.
– Товарищи!
Толпа как-то вдруг перестала шевелиться, притихла.
– Заткнись!
– шипел один на соседа.
– Гляди, гляди, Сам вышел, - комментировал другой с уважением.
– Тамбовский волк!
– только отдельные возгласы из прежних пыжились вырваться на свободу, но, неуместные в напряженной тишине, гасли, недоговоренные, недокрикнутые.
– Товарищи!
– сказал Кузьма Егорович спокойнее, почувствовав, что его слушают.
– В резиденции прогнили трубы. Водопровод заливает подвал. Это же, - кивнул на великолепный особняк прошлого, если не позапрошлого, века, - народное достояние. Ваше!
– Ежели наше - чего ж т тут живешь?
– спросил кто-то ехидный, и реплика прозвучала уже не так неуместно.
– Вы хотите, чтобы дело рук ваших дедов, ваших прадедов погибло ни за грош?!
– Заботливый какой, - понеслось в ответ.
– Вот и отдай дедово!
Толпа уже почувствовала, что нормального, искреннего разговора не будет, и зашумела, загалдела по-прежнему:
– Хватит нае..вать!
– Фургон открывай!
– Показывай водопроводчиков!
– Товарищи!
– пытался перекрыть Кузьма Егорович галдеж.
– У нас же правовое государство!
– Прав до х..
– жрать нечего!
– выкрикнул из толпы бас!
Равиль стоял позади, поигрывая
– Ему и так тяжело!
– сказала.
– Шлюха вонючая.
– Это я шлюха?!
– изумилась Вероника.
– Я?!
Висящий на заборе пикетчик орал тем временем:
– Неделя до Нового Года, а у них елка горит!
– И гусь на столе!
– добавил прилипший к щели другой.
– С яблоками?
– поинтересовался из толпы кто-то веселый.
– Масонам продались.
– Рождество празднуют.
– Католическое!
– Товарищи, товарищи!
– все пытался унять Кузьма Егорович вой, но, кажется, только подливал в огонь масла.
– Мне что, спецназ вызвать? Сами же провоцируете.
– Ага! Мы и виноватые!
– Всех не перевешаешь!
– отвечали ему.
– Открывай фургон, Кузьма! Показывай трубы!
Толпа волновалась уже сильнее критического: вот-вот, чувствовалось, начнет ломать и крушить. Мент в будке вытащил пистолет, снял с предохранителя.
– А!
– сказал вдруг Кузьма Егорович и жестом, каким бросают на стойку в кабаке последний рубль или - по национальным преданиям - бросали купцы под ноги цыганке последние десять тысяч, швырнул шубейку.
– Ну-ка, Равиль, быстренько! Отворяй фургон!
Равиль спрятал ятаган в ножны и пошел к машине. Вновь притихшая толпа уважительно давала дорогу. Никита наблюдал серьезно, приподняв Веронику; та втихую перезаряжала аппарат.
Равиль сорвал пломбу. Ключиком, висевшим на шее, отпер замок. Кузьма Егорович и сам уже был тут как тут, помогал, отодвигал тяжелые металлические шпингалеты. Народ смотрел за всем этим с некоторой боязливой оторопью.
Мент спрятал пистолет в кобуру. На порожек-крыльцо подтянулась Жюли. Кузьма Егорович, едва двери фургона распахнулись, ловким пируэтом взлетел внутрь и тут же появился со свиным окороком в руке:
– Ну! налетай, ребята! угощаю!
– и протянул копченую ногу в толпу, которая испуганно отступила, образовав перед фургоном пустой полукруг.
Вилась, посвистывала метель.
– Ну, кто смелый?!
Смелых не оказалось.
Кузьма Егорович размахнулся окороком как спортивным снарядом и метнул его прямо в толпу:
– Кушайте на здоровье!
– Виртуоз!
– шепнула Никите восхищенная Вероника.
Кузьма Егорович то скрывался в недрах, то появлялся в проеме и швырял в толпу связки колбас и гирлянды сосисок, огромные рыбины и баночки с икрою, бутылки коньяку и шампанского! Народ постепенно приходил в себя, подтягивался к фургону. Вот кто-то понахальнее залез к Кузьме Егоровичу - помогать, вот еще один! Кузьма Егорович оценил, что дело пойдет и без него, выпрыгнул наружу.