Киносценарии и повести
Шрифт:
– Не сдавайся, Егорыч!
– неслось из толпы, которая собралась уже вокруг нашего героя.
– Мы им еще покажем!
– Чуть что - сразу снимать! А сами народ накормить не могут!
– Тихо, друзья, тихо!
– подняв сжатые кулаки и едва не сквозь слезы, говорил Кузьма Егорович!
В директорский кабинет ворвалась юная администраторша:
– Там, Вадим Васильевич, - Кропачев! Народ баламутит! Того и гляди, на Кремль пойдут!
– и выскочила, сверкнув безумным глазом.
Директор -
Островок под Чебурашкою, где стояли Кузьма Егорович и Жюли, был окружен народом. Директор откинул на пульте крышку-ящичек: там оказался прозрачный стеклянный колпак. Прямо кулаком, не боясь ни крови, ни боли, саданул по нему и нажал на огромную, как грибок для штопки, красную кнопку!
И тут же вылетели из разных подъездов соседнего Здания десятка два молодых людей в штатском и трусцой двинулись к магазину!
– Микрофон!
– крикнул Равиль, появившись в директорском предбаннике, и над огромным, полным народа залом разнесся многократно усиленный равилев голос: - Товарищи! В секции номер шестнадцать, на четвертом
продаже колготы, производство Франция!
В то же мгновенье толпа стала рассасываться и буквально через десяток секунд Кузьма Егорович и Жюли снова стояли в одиночестве.
– Ну, народ!
– качнул головою Кузьма Егорович.
Седовласый, расхаживая по кабинету, диктовал помощнику, который отстукивал на машинке:
– Написал? За предотвращение попытки государственного переворота. Точка!
Пожилая женщина на мгновенье оторвалась от стекла с тем, чтобы приподнять к подоконнику внучку, - и вот, указывала ей куда-то.
А это - в драном, внакидку, пальто, в тренировочных, с пузырями в области колен брюках возвращался Кузьма Егорович от помойки, помахивая пустым ведром. Задержался возле дворовой горки.
– Слаб, дед?!
– крикнула Машенька и лихо, на ногах, съехала вниз.
Бабушки и нянюшки, призирающие за питомцами изнеподалека, бросали на Кузьму Егоровича тактичные взгляды.
– А вот и не слаб!
– ответил Кузьма Егорович, скатился тоже и попал прямо в объятия некоего старичка.
– Между прочим, - выговаривающим тоном произнес старичок, - в ЖЭКе вчера было партсобрание. Нехорошо!
Где-то там, на проспекте, у въезда во двор, собралась кучка людей и тоже за Кузьмою Егоровичем наблюдала. Мимо прошел слесарь-водопроводчик, пьяный, в экипировке, с чемоданчиком, и, несмотря на пятидневную слесареву щетину, пристальный взгляд обнаружил бы в водопроводчике Равиля.
У входа в подъезд Кузьма Егорович нос к носу столкнулся с участковым: пожилым ментом в капитанских погонах. Мент не ответил на кивок, отвел глаза, и Кузьме Егоровичу стало тревожно. Не обращая внимания на возраст, он буквально полетел по лестнице на пятый этаж. Правда, на площадке
Жюли плакала и укладывала вещи.
– Я не преступница, - сказала, завидя Кузьму Егоровича.
– Я свободная женщина и не хочу быть ни к кому приписана!
– Прописана, - поправил Кузьма Егорович.
Жюли всхлипнула и стала надевать шубку.
– А ну прекратить!
– прикрикнул Кузьма Егорович несколько по-командирски, из былой своей жизни.
– Что?
– возмущенно отреагировала Жюли на тон.
– Я постараюсь уладить!
– примирительно ответил Кузьма Егорович.
– Не надо мне ничего улаживать! Я не виновата ни в чем, чтобы улаживать!..
– и, подхватив чемоданы, отпихнула Кузьму Егоровича, побежала вниз.
– Дура!
– заорал тот вдогонку.
– Истеричка!
– и, схватившись за сердце, осел по стене.
Жюли стояла на паперти вечернего "Интуриста". За отчетный период ничего возле него не переменилось ни в атмосфере, ни в публике - разве что прежнего швейцара заменил Равиль в униформе с лампасами и в сивой бороде до пояса и, впуская-выпуская людей, не забывал время от времени скашивать глаз на Жюли.
Лицо ее вдруг озарилось: она заметила в толпе Кузьму Егоровича, направляющегося к ней.
– Ты почему здесь?!
– спросил он более чем недовольно.
– Кого поджидаешь?!
– и стыдливо спрятал за спину букетик цветов.
– Но вас же, Кузьма!
– скромно потупилась Жюли.
– Неправда!
– уличил Кузьма Егорович.
– Ты не могла знать, что я появлюсь здесь!
Какой-то иностранец, заинтересовавшись Кузьмой Егоровичем, щелкнул блицем и тут же был перехвачен Равилем.
– Как же вы могли не появиться здесь, если на этом самом месте вы впервые! признались мне в любви?..
– Слушай, дарагая! Таварищ майор!
– прорезал вдруг шумовой фон знакомый голос с сильным восточным акцентом: двое молодых людей тащили к ГАЗику-воронку давнего нашего знакомца в наручниках. Он вырывался, чтобы успеть договорить все что хотел, пока дверца с решеткою не захлопнется: - Миня, канэшно, расстреляют, но на пращанье я должен сказат: как женшина ти мне очен панравилас!
Седовласый, разгоряченный после теннисной партии, вошел в душевую раздевалку, где поджидал его смиренный Кропачев.
– А, Кузьма, - сказал Седовласый.
– Как поживаешь? Проблемы?
– Я бы уехал во Францию, а?
– робко спросил Кузьма Егорович.
– Зачем я вам тут? Только людей от дела отрываете!
Седовласый пристально глянул на Кузьму Егоровича, невозмутимо закончил раздеваться и пошел в душевую.
– Тоже - Троцкий выискался, - буркнул на ходу.
– Мы здесь в говне купайся, а он!
– и пустил струю.