Киреевы
Шрифт:
Долго ему неясно было, как это сделать? Но вот однажды он заехал за Андреем, тогда еще студентом, на клубный аэродром. На глазах Николая Николаевича учебные самолеты на тросах поднимали в небо планеры. На высоте планеры отцеплялись и, проделав различные эволюции в воздухе, плавно садились на зеленое поле. Это тренировались, используя воздушную буксировку, молодые спортсмены.
«Вот где решение! — подумал Киреев, наблюдая за полетами, — ведь планеры смогут поднять уйму груза…»
Со временем мысль об использовании планеров для воздушного товарного поезда приняла конкретные очертания. Расчеты подтвердили
Сейчас Киреев стоит на пороге осуществления своей смелой идеи. Как же ему не чувствовать себя именинником, слушая неторопливую речь Алехина, еще раз подтвердившего реальность всех его замыслов.
— Пять планеров уже совсем готовы, — говорил Алехин, — три скоро будут. Летчик Бобров таскал их уже по воздуху. Сначала по одному, потом по два. Когда же я прицепил третий, он не смог подняться с аэродрома, хотя планеры были без груза…
— На какой машине летал Бобров? — спросил Николай Николаевич.
— На четырехмоторном «Т-3».
— И как вели себя планеры в воздухе? — продолжал допытываться Киреев.
— Отлично! Единственный их недостаток — это буксирные тросы. С полной нагрузкой могут оборваться — недостаточно эластичны. Очень резкий толчок получается при взлете, а также в воздухе при болтанке. Но мы найдем выход, — успокаивающе сказал Алехин, — поставим муфты с пружинами, а может быть, заменим стальной трос капроновым канатом. В общем все будет в порядке. Не задержу… Я-то думал, Николай Николаевич, — уже другим тоном добавил он, — что «К-2» скоро потянет мои планеры, а у вас вот и моторов еще нет…
— Будут на днях. Петр Владимирович слово дал, — уверенно сказал Киреев.
За ужином на квартире директора завода в дружеской беседе Петр Владимирович спросил Киреева:
— Сколько лет мы знакомы: двадцать или больше?
— Двадцать три, — ответил Николай Николаевич.
— Помнишь, как впервые встретились?
— Помню… в гражданскую.
— С Врангелем тогда воевали, — подхватил зам-наркома, обращаясь к Алехину и Родченко. — Я служил комиссаром в дивизионе воздушных кораблей «Илья Муромец». Однажды утром прилетает к нам самолет, да какой-то диковинный, разноцветный, словно баба в ярком сарафане. Подрулил к стоянке. Смотрим, из кабины выходит молодой летчик. Козырнул, встал во фронт и рапортует: «Прибыл в ваше распоряжение для сопровождения тяжелых кораблей на фронт». Мы смотрим на его машину и от хохота давимся.
— По-моему, не только для сопровождения, но и для украшения, — говорит наш командир дивизиона. — Где это вас так нарядили?
— Случилось небольшое несчастье, — смущенно ответил красный военлет. — Как сейчас помню его слова… Вылетел, говорит он, рано утром, попал в туман, пришлось сесть около хутора. Часа через три туман рассеялся, решил лететь дальше. Местные парни помогли запустить мотор, пошел на взлет. Только оторвался от земли, как мотор отказал, а впереди хаты, кругом сады… Выход один — сделал вираж и сел в молодой вишневый сад. Смотрю машина цела, только низ фюзеляжа и крылья полотняные ободрал. Прибежали люди, вытащили машину в поле, но как полетишь на ней — вся в дырках. Залатать бы, — банка эмалита
Воспоминания цеплялись одно за другое.
В отличном настроении Николай Николаевич вместе с Родченко приехал в Москву.
— Пошли отдыхать, Андрюша, все равно уже поздно, — сказал он, открывая своим ключом дверь квартиры.
К его удивлению, из столовой донеслись приглушенные голоса. Он не успел сообразить, в чем же дело, — Андрей споткнулся об игрушечный грузовик, брошенный его владельцем посреди передней, и на шум вышла Мария Михайловна. Она попала в крепкие объятия мужа.
— Наконец-то мы снова вместе! Марусенька, родная моя! — тихо шептал Николай Николаевич, целуя жену. — Как ты добралась? Измучилась? Как дети? — расспрашивал он с неожиданно вспыхнувшей тревогой.
Мария Михайловна успокоила его.
— Мы уже пятый день дома. Устроились. Обжились. Все здоровы. Только обидно было, что тебя нет. А сейчас, — она заглянула в глаза мужа, — сейчас все хорошо.
Андрей стоял в стороне, не желая мешать встрече.
— Андрюша со мной, — вспомнил Николай Николаевич.
Мария Михайловна, улыбаясь, расцеловала Родченко.
— Ты возмужал, очень возмужал, Андрюша, — сказала она, разглядывая загорелое лицо Родченко, его стройную и крепкую фигуру, — даже как будто выше ростом стал, главное, вид у тебя боевой.
Степа уже давно спал, а Юрик и Верочка собирались ложиться, но, услышав радостные возгласы, прибежали в переднюю. Вслед за ними явилась Катерина.
— Батюшки-светы! — всплеснула она руками. — Николай Николаевич! Андрюшенька!
После объятий и поцелуев Катерина отошла в сторону и не сводила глаз со своего любимца Андрея.
— Что же мы здесь в передней стоим, — наконец опомнилась Мария Михайловна.
В столовой Николай Николаевич несколько секунд стоял молча. Много времени прошло с того дня, когда он последний раз уходил из этой комнаты. Тогда она была почти нежилой.
— Наконец-то я вернулся домой! — сказал Киреев жене. Юрик и Верочка продолжали прижиматься к отцу, он крепко держал их на руках.
На подмосковном аэродроме дежурили санитарные машины. Ожидалось прибытие самолета с больными и ранеными партизанами.
Четырехмоторный воздушный корабль подрулил к стоянке в точно назначенное время. И сразу же к кабине самолета устремились медицинские работники — возможно, среди прибывших есть тяжело больные, нуждающиеся в срочной помощи, иногда минута дорога…
Санитары вынесли на носилках тех, кто не мог стоять на ногах. Лидию Петровну Соколову в полубессознательном состоянии положили в санитарную машину и поспешно повезли в клинику. Вторая больная — Наташа Глинская (на самолете было всего две женщины) держалась сравнительно хорошо и ни за что не хотела ехать в госпиталь.
— Очень прошу, отдайте распоряжение отвезти меня домой, — попросила она врача. — Я не так больна, чтобы нуждаться в постоянном медицинском надзоре. К тому же я сама врач. Уверена, что в родной семье поправлюсь скорее.