Киреевы
Шрифт:
Как он был непростительно слеп! Раньше у него была хоть жалкая иллюзия семейной жизни. Теперь снова одиночество. И еще хуже… Ему хочется только одного — поставить крест на неудавшемся браке, забыть о существовании Ляли. Но имеет ли он на зто право? Он — советский человек. Прогнать или уйти самому легче всего. Нет, он обязан честно расплатиться за свою ошибку, все усилия приложить, чтобы помочь Ляле встать на верный путь. Единственно, что он не в состоянии вернуть, — чувство. Для посторонних они останутся мужем и женой, но только
Ляля, вздыхая и всхлипывая, согласилась на условия, поставленные мужем.
«Посмотрим, какая я тебе „чужая“, — злорадно подумала она, — скоро будешь в ногах валяться, ласку вымаливать…»
Прямо из квартиры Киреевых Соколов поехал вместе с Лялей просить обещанную ему жилплощадь. В хлопотах прошел весь день, а вечером Соколов снова ушел в ресторан и спал уже у себя в номере на диване. С утра, опять вместе с Лялей, Юрий Петрович смотрел предложенную ему однокомнатную квартиру. Ляля было закапризничала: почему только одна комната. Юрий Петрович сурово оборвал:
— Тебе хватит, а я здесь жить не буду.
Он попросил прописать одну Лялю.
После нескольких часов, проведенных в обществе жены, Юрий Петрович снова почувствовал необходимость в разрядке. Куда, к кому пойти? Он вдруг убедился, что совсем одинок. Жизнь с Лялей как-то незаметно оторвала его от товарищей. Юрий Петрович не нашел ничего лучшего, как попросить в номер вина. Пил один, не замечая того, что ночь сменилась днем, а на смену дню пришел вечер.
Ляля, испуганная необычным состоянием мужа, покрутилась около него и убежала к Тамаре. Ночевать она не приходила.
Под вечер Соколов получил пакет от командующего. Дежурная по коридору долго стучала в дверь, прежде чем Юрий Петрович открыл ей. Он нетвердо держался на ногах, но сознание еще не покинуло его. Увидя бойца с пакетом в руках, Юрий Петрович почти протрезвел, нашел чернильницу, ручку и расписался в получении.
То, что Соколов прочел, вскрыв пакет, окончательно вернуло его к действительности. Генерал Головин требовал объяснений: почему подполковник Соколов не явился в штаб и сорвал боевой вылет?
«Сегодня на рассвете я должен был бомбить тыл врага», — вспомнил Юрий Петрович и весь похолодел от ужаса — пьянство привело его к дезертирству. Иначе нельзя расценить его проступок.
Мучительно болела голова, Юрий Петрович взглянул на себя в зеркало: как может измениться облик человека за два-три дня! На него смотрело желтое, измученное лицо с набухшими под глазами мешками.
Скорее в гарнизон! Задерживаться больше нельзя. Каждая минута промедления ляжет новым позором.
С тяжелым сердцем приехал Соколов в штаб. Поднимаясь по лестнице на второй этаж, он на ходу здоровался со штабными работниками и летчиками. Чувство неловкости и стыда не оставляло его.
В приемной командующего адъютант предложил ему подождать, а сам пошел доложить Головину о прибытии подполковника Соколова. Юрий Петрович, опустив
Адъютант скоро вернулся и пригласил Соколова в кабинет командующего. Головин сухо ответил на приветствие и даже не предложил сесть.
— В чем дело, товарищ подполковник? Вы не являетесь в штаб, вчера из-за вашего неожиданного отсутствия едва не сорвалось боевое задание. Вы больны? — вглядевшись в лицо Соколова, смягченным тоном спросил Головин.
На одну секунду Соколов заколебался, но только на секунду. Гордость, честность — все восстало против обмана, даже если бы этот обман мог спасти жизнь.
— Я не болен. Я пил все эти дни, товарищ командующий, — тихо, но четко сказал он.
— В такие дни?! Когда дорог каждый час! — возмущенно крикнул генерал.
Юрий Петрович молчал. Его охватило оцепенение, сковавшее не только его язык и движения, но и мысли, волю, чувства.
— Вас следует отдать под суд трибунала! — после короткого молчания резко сказал командующий. — Только то, что вы всегда были образцовым офицером, пока спасает вас. Слышите? Пока! Сейчас сдайте оружие. Останетесь под домашним арестом впредь до выяснения.
Юрий Петрович в дверях чуть не столкнулся с Киреевым, быстро отвернулся и, не здороваясь, прошел мимо.
Николай Николаевич растерянно посмотрел ему вслед.
У командующего было хмурое усталое лицо. И он даже не пытался скрыть свое плохое настроение. Николай Николаевич удивился. Он привык к тому, что Головин всегда внутренне собран, подтянут…
— Нехорошо, когда ошибаешься в людях, — задумчиво проговорил Головин, здороваясь с Николаем Николаевичем.
— Что случилось, товарищ командующий? — не выдержал Киреев.
— Соколов — ваш друг, разве вы не в курсе?
— Мы давно не виделись…
Головин рассказал о Соколове скупыми, ясными словами.
«Довела», — мысленно решил Киреев. Он ни минуты не сомневался, что во всем виновата Ляля.
— У меня есть для вас еще более тяжелое сообщение, — продолжал Головин. — Вы мужественный человек, и я скажу все прямо, без обиняков: получены сведения, что ваш сын, Виктор Киреев, во время отступления дезертировал из своей части. Сейчас он — гитлеровский наемник, носит мундир немецкого лейтенанта.
Николай Николаевич недоумевающе посмотрел на Головина. Тот нервно перелистывал лежавшие на столе бумаги.
Наступило тяжелое молчание…
— Виктор — предатель?! Никогда не поверю! — убежденно сказал Киреев. — Не может этого быть!
На мгновение в глазах генерала вспыхнули теплые лучики, но он сразу погасил их.
— Я должен познакомить вас с некоторыми подробностями.
Голос выдавал волнение генерала. Подробности были таковы, что, казалось, совсем не остается сомнений в предательстве Виктора Киреева.