Кисельные берега
Шрифт:
Староста приступать к еде не торопился, внимательно наблюдая за странной девкой, занесённой в их многострадальную деревню всемогущим провидением именно сегодня. Так кстати…
Не больно-то она голодная – черезчур переборчива… И платье на ней справное… И корсет, как на даме… И причёсана соответственно… Кто такова? Впрочем, неважно. Видно, что девчонка жизни не нюхала. Хоть и тщеславна безмерно… Впрочем, тщеславие оно ведь тоже, оттуда же – оттого, что не снималась с дурочки до сих пор стружка, обтёсывая под обстоятельства. Ну так не беда. Эт поправимо. За нами-то не заржавеет…
– Что ж, дорогуша, - староста
Эльза жмякнула на стол две кружки с пузыристым, распространяющим кислый дух питьём и замерла напряжённо за плечом гостьи.
– Не передать словами, - рассыпался добрый хозяин, - как совестно мне, как мучит меня суровость ваша, дорогуша! Не смогли мы знатной фройлян ничем угодить по скудости нашей. Но нет же в том нашей вины! Выпейте со мной – и я пойму, что благородно прощён! – он подхватил кружку, заискивающе заглядывая в глаза гостьи. – Вижу, вижу, красавица – устала ты с дороги… Вот выпьем по глоточку за ваше здоровье, да за наш благополучный покос, и сведёт тебя Эльза прямиком на ночлег. И устроит в лучшем виде: на кровати с тюфяком ляжешь почивать ладком… Ну что? А? Не обижай, брыльянтовая фройлян! И сразу отпущу! – он снова призывно взмахнул своей кружкой.
Насытившиеся крестьяне наконец проявили интерес к происходящему и молча, вдоль стола таращились на чужачку. Выжидательно. Будто обещано им было непременное зрелище…
Кира с неудовольствием, нехотя подняла тяжёлую кружку. Скривилась, демонстративно потёрла рукавом щербатый край и, стараясь не дышать, пригубила.
«И чего я вечно ведусь на эти тупые уговоры: «уважь» да «не обижай»… Дань гостеприимству, черти б его не видали! Впрочем, если честно, не в этом дело: действительно очень хочется спать. И слинять из этого чмошного общества поскорее…»
Отхлебнула ещё раз неожиданно прохладное и приятное на вкус питьё…
«Интересно, этого придурковатого кобеля, который мне уже все ноги оттоптал, не сожрут добрые люди, пока я почивать изволю?..»
Эта мысль под вой гудошников и радостную улыбку старосты мелькнула в Кирином сознании, перед тем, как оно рухнуло во мрак, последней.
Глава 14
* * *
Свет утренней зари
Над крышами в Эдо…
Проснувшись, что увидишь пред собою?..
Там же.
– А я ему так и сказал: ещё раз увижу, падла, как ты колоски на моей меже объедаешь – тюкну топориком и в речку скину. Никто тебя, упыря, не хватится… Они ж не спелые даже ещё – молочные, ирод!...
– Ну?
– Я ему, значиться: совесть-то у тебя осталась, аль последнюю в шнапсе утопил? А он гляделками своими бессмысленными на меня лупает и ждёт токма, как отвернусь, штоба потраву продолжить!..
– Ну?
– Гну! Чего разнукался, будто лошадь погоняешь?
– А хто ж ты, коль не лошадь? Коняка и есть…
Два мужика, впряжённых в телегу, волоклись по лесной дороге.
Рассвет только зачинался. Серел, светлея, воздух, росяная трава мокла по обочинам, цветы ещё не зевнули с ночи, раскрываясь, и птицы не затеяли утренний галдёж. Впрочем… птиц здесь было мало. Голодающую не первый год деревню они научились облетать стороной. Те, что посообразительней. Те, что поглупей, трепыхались в силках, моля о пощаде.
– На обратном пути соберём, - прислушиваясь к лесным шумам пообещал разговорчивый возчик, подтянул на груди бурлацкую лямку. – Можа, хоть на скудный супец …
– Мерина-то своего давно забил? – поинтересовался без интереса бредущий с ним в одной упряжке.
Приятель шмыгнул носом. Помолчал.
– Давно. На евангелиста Марка ажно…
Собеседник поцокал языком соболезнующее.
– Дяденьки, - послышалось из телеги хныканье, - дяденьки-и-и…
– Пробудился, хвороба, - буркнул тот, что расхитителя колосков ругал. – Слушай теперь его нытьё всю дорогу…
– Дяденьки, отпустите! Отпустите меня! На кой меня-то?..
– Велено – стал быть надо! – одёрнули плаксу.
– Да на что меня? – не сдавался мальчишка. – Сроду не бывало такого! Неужто девки этой не хватит? Сроду девку одну отвозили. К тому же – всегда из пришлых… А я-то! Я-то свой!
– Вот! – возчик сердито обернулся через плечо. – Можа, потому и докатились до жизни такой, что одной девкой всегда старались отделаться! Можа, мало одной-то?
– Да какой с меня Хозяину навар?
– ныл мальчишка, вытягивая грязную шею над бортом телеги. – Я вона какой маленький да костлявый! Всё равно что человеку мышом наесться! Девка, конечно, тоже не больно добра, но уж всяко побольше моего, да повкусней, небось. С неё, должно, и начнёт Хозяин столоваться, а на меня и не взглянет!
– Радуйся, коли так, - буркнули ему от оглобель.
Мальчишка завозился в телеге, пытаясь сесть: спелёнутому в верёвку сделать это было совсем не просто. Извиваясь червяком и нещадно пиная в бок бесчувственное тело своей соседки, он подтянулся насколько смог и привалился боком к борту.
– Я-то, можа, и обрадуюсь, - заметил он с вызовом, оставив слёзные подвывания. – А вот вам в том радости будет немного!
– Как так? – удивились возчики.
– А так! Обидите вы Хозяина таким неказистым даром, ещё боле разозлите! Вот, подумает он, жертвуют мне с Худой Пажити что не попадя, всяку дрянь. Вместо того, чтобы лучшим поделиться. На что ж, спрашивается, мне этим сквалыгам благоволить? На что луга их не топтать, на что косцов не ломать?
Возчики замедлили шаг, прокручивая в головах эти несложные логические построения. Потом и вовсе остановились. Переглянулись.
– А ведь недомерок прав, - удивился радетель молочных колосков. – И что жа?
– Эх вы, дуралеи! – с чувством собственного превосходства обругал своих палачей полонянник. – «Что жа»… И козе понятно «что жа»! Если предлагать Хозяину дар на замирение, то из лучшего! Самого важного, самого справного, самого большого да гладкого в деревне!
– Что?! – вытаращился на него возчик. – Ты, часом, оглоед, не на господина ли Шварца намекаешь?