Кисельные берега
Шрифт:
Мальчишка почуял чувкой загнанного зверька, что хватил лишку.
– Ну… - пискнул он, - или хотя бы его толстую жёнку…
Возчики отвернулись и зло рванули телегу.
– Или… господина пастора… тоже… может быть… - всё более утопляя надежду на спасение промямлил неудавшийся интриган.
– А ну цыть, червя богомерзкое! Ты только поглянь, Иеремия, на кого рот раззявил, убогий…
Мальчишка вновь захныкал:
– Дяденьки-и-и…
Мужики какое-то время терпеливо волокли телегу под его подвывания. Правда, недолго. Остановились,
– Так и валяется, обмерши, кхм… Не перестарался, случаем, господин Шварц с сонным зельем? Вот незадача-то получится. Эх…
Обошли, нахмурясь, экипаж и вновь впряглись в лямку.
– Ведь и в самом деле: мало того, что везём Хозяину в дар двух убогих, так одна из них и вовсе полудохлая. Как бы и впрямь не осерчал он от этакого подношения пуще, нежели от его отсутствия…
– Ну…
– Как думаешь, Иеремия… В нонешнем-то годе тоже урожая не ждать? Должно, не ждать… В маю ни одного дождика ни упало, а на уборку, по всем приметам, задождит… К гадалке не ходи…
– ------------------------------------------------------------
– Что мы будем пить семь дней?
Что мы будем пить – вот так жажда!..
Кира застонала и моргнула тяжёлыми веками…
– Шпапс мы будем пить семь дней!
И закусим лишь однажды!..
«Что за кретин… Что за дурацкая песня…»
Усилием воли она приоткрыла глаза.
Кретином оказался знакомый недомерок, крепко-накрепко привязанный к сухой осинке. Напрягши худосочные члены под стянувшей их верёвкой, мальчишка голосил незамысловатую кабацкую песенку так надрывно, будто пытался докричаться до родной деревни.
Кира попыталась пошевелиться. Удалось это сделать только непривязанным ногам - пошуршать лиственной лесной подстилкой. Это потому, что деревенские палачи примотали бессознательную жертву к дереву в сидячем положении, ввиду очевидных трудностей крепления расслабленного тела вертикально.
Жертва, постепенно приходя в себя, обдумала этот момент. Огляделась вокруг…
– Пойла хватит всем – полна бочка!
Будем вместе пить – не в одиночку!..
Откинув голову назад и стукнувшись при этом о жёсткую, ребристую кору затылком, пленница вновь издала мученический стон. Но не потому, что связанные руки онемели и затекли, и не потому, что спину выкручивало от неудобного положения, а потому что по-другому она, к сожалению, никак не могла выразить переполнявшее её негодование шумными песнопениями собрата по несчастью.
Сработало однако: внимание мальчишки переключилось.
– А я решил, ты уж померла. Дядька Иеремия с дядькой Гоцом тожа того жа опасались. Ага. Думали, староста перестарался с сонным питьём вчерась…
Кира посмотрела на него сердито и пнула сухую палку под пяткой. На языке вертелись десятки вопросов, задать которые она не могла. В том смысле, что без последствий. Впрочем, этого и не требовалось – словоохотливый собеседник и так был готов доложиться по всем пунктам, способным вызвать её интерес.
– …А оно, выходит, ничё – в меру плеснул. Всё ж таки опыт – сколь лет над деревней стоит! Сколь праздников Хозяину Леса отвёл, сколь девок да молодух мы сюды перевозили – не счесть. И сроду чужих! Приблудившихся к тыну аль украденных в Сухих Лещах. А ныне – вона! – мальчишка надул губы. – И меня, стал быть, сволокли на поживу Хозяину… Мало, дядька Иеремия говорит, в скудные времена одной-то жертвы. Надоть двоих спробовать…
Жертвы?! У Киры неприятно похолодело в животе. Это что ж получается? Она сидит тут связанная и совершенно беспомощная, ждёт пока явится некое чудище, чтобы её сожрать? И что – на ситуацию никак не повлиять? Да неужто?.. Она забилась, завозилась в путах, обдирая руки.
– Неее, - помотал головой мальчишка, наблюдая с интересом её телодвижения. – Эт ты зря, всё одно не вырвешься. Дядька Гоц вязать умеет… Лучше смирись. И встреть предначертанное храбро. Лично я позориться не стану – истерить там, орать, вертеться на пупе. Собираюсь встретить смерть, как мужчина! Буду петь весёлые кабацкие песни и с ними на устах погибну. Как храбрый Готтард Барсук во время своих странствий по Палестине. Вот уж истинный герой! Второго такого…
В лесу что-то громко хрустнуло. Затрещало… Качнули кронами тонкие осинки… Из-за ближайших кустов раздался негромкий, сиплый рёв…
Недомерок разом замолк. Лицо его под слоем грязи позеленело, и он как-то подозрительно просел на верёвках.
– Это он, - прошептал мальчишка дрожащими губами. – Хозяин… Как скоро…
Про свои героические потуги и обещания распевать весёлые песни во время отгрызания у него ног недорослик напрочь забыл – как отрезало.
При меньшем напряжении ситуации Кира бы непременно поглумилась над ним, хотя бы и мысленно, но не теперь: её самоё охватил вдруг такое всеобъемлющий ужас перед подступающим неведомым, какого никогда в своей жизни испытать до сей поры ей не доводилось.
«Мамочки… Мамочки… Только не это… Как же так? Зачем? Неужели моя сказка закончится так нелепо?»
Хряпнуло-хрустнуло с другой стороны… Мелькнул лохматый клочкастый бок… И надрывно затрещали заросли молодой поросли, сопротивляясь продирающемуся сквозь них огромному телу.
Недорослик завизжал. Высоко и пронзительно, как девчонка. Кира сглотнула бешено рвущееся из горла сердце, сжалась и зажмурилась…
– Ты не мог бы заткнуться? – прозвучал знакомый, низкий, рыкающий голос. – Зубы сводит от твоего ультразвука…