Китай-город
Шрифт:
Палтусов слушал. Все это было легко исполнить. Один какой-нибудь визит. Довольно он своими делами занимается. Не грех для такой милой девочки потерять утро.
— Извольте-с, — сказал он шутливо.
— Да? — радостно вырвалось у Таси.
— Брата нет? — спросил Палтусов.
— Нет.
— А родитель?
— И отец еще не приезжал.
— Как же это он меня просил, а сам по городу рыщет?
Палтусов встал и прошелся по гостиной. Он приехал на просительную записку генерала. Тот писал ему, что возлагает на него особую надежду. Сначала
— Папа сейчас должен быть, — сказала Тася и подошла к Палтусову. — Только вы, Андрюша, про меня ему ничего еще не говорите. Теперь не стоит… Я ему на днях сама скажу, что с матерью я ладить не могу и надо взять компаньонку. Деньги у меня есть… на это…
— Где же добыли?
— Заняла, — шепотом ответила Тася.
Она не скажет ему, что деньги взяла у брата Ники.
— Подождите минутку.
Ей хотелось, чтобы Палтусов подождал отца. Он ей скажет, что отец затеял. Ей надо все знать. Кто же, кроме нее, есть взрослый в доме?
Она смотрела на Палтусова. В гостиной было уже темновато. Его лицо никогда ей особенно не нравилось. И в сердце его она не верила. Сейчас она говорила ему "милый Андрюша". Ведь это нехорошо! Нужен он ей, так она и ласкает его словами.
Тася примолкла. Недовольна она была собой. Но что же делать? Андрюша единственный человек вокруг нее, у которого есть характер, знает жизнь, ловок… С Иваном Алексеевичем далеко не уйдешь. И что же она такое сделала? Попросила переговорить с актрисой. Если он эгоист, тем лучше… Хоть за кого-нибудь похлопочет бескорыстно.
— Вот и папа, — громко сказала Тася, услыхав звонок в передней.
Палтусов закуривал папиросу.
— Задержит он меня!
— Подите, подите… Ведь вы все равно не расчувствуетесь, — пошутила она.
И тому уже была она рада, что разговор с Палтусовым отвлек ее от ощущения обиды, заставил забыть о дикой выходке матери.
К ней она не пойдет до завтра, даже если мать и будет присылать за ней. Надо дать почувствовать. А отцу она сегодня же скажет очень просто:
"Не хочу получать пощечин. Наймите компаньонку. Я ей буду платить".
— Андрюша, — шепнула она, — одно словечко…
Палтусов подставил ухо.
— Позвольте мне сказать отцу, что вы мне дали взаймы…
— Он вытянет.
— Нет, я не дам.
— Говорите, Тася!
— Спасибо.
Это ей послужит. Отдать долг надо; вот она и скажет, что ей следует искать самой выгодной работы.
Палтусов пожал ей руку, приостановился на пороге, обернулся и тихо сказал:
— Если вам понадобится… вы не скрывайтесь от меня.
У него на текущем уже лежало десять тысяч.
— Теперь не нужно.
"У него все лучше было взять, чем у Ники, — мелькнуло в голове Таси. — А кто его знает, впрочем, чем он живет?"
XXI
— А! волонтер!.. — встретил генерал Палтусова в кабинете, где уже совсем стемнело.
"Волонтером" прозвал он его после сербской кампании. Палтусов не любил этого прозвища и вообще не жаловал бесцеремонного тона Валентина Валентиновича, которого считал "жалким мыльным пузырем". Но он до сих пор не мог заставить его переменить с собою фамильярного тона. Не очень нравилось Палтусову и то, что Долгушин говорил ему «ты», пользуясь правом старшего родственника.
Сегодня все это было ему еще неприятнее. Нуждается в нем, пишет ему просительные записки, а туда же — хорохорится.
— Здравствуйте, генерал, — ответил Палтусов насмешливо и небрежно пожал его руку.
Валентин Валентинович снимал сюртук, стоя у облезлого письменного стола, на котором, кроме чернильницы, лежали только счеты и календарь.
Кабинет его вмещал в себе большой с провалом клеенчатый диван и два-три стула. Обои в одном месте отклеились. В комнате стоял спертый табачный воздух.
— Темно очень, генерал, — заметил Палтусов.
— Сейчас, mon cher, лампу принесут. Митька! — крикнул он в дверь.
Принесли лампу. От нее пошел чад керосина. Долгушину мальчик подал короткое генеральское пальто из легкого серого сукна.
— Ступай, — выслал его генерал. Палтусов сел на диване и ждал.
— Ты извини, что подождал меня.
"То-то", — подумал Палтусов и нарочно промолчал.
— Мои стервецы виноваты.
— Какие такие?
— Да лошади. Еле возят. Морковью скоро будем кормить, братец! Ха, ха, ха!
"Ну, братца-то ты мог бы и не употреблять", — подумал Палтусов.
— Зачем держите?
— Зачем? По глупости… Из гонору. — Генерал опять засмеялся, подошел к углу, где у него стояло несколько чубуков, выбрал один из них, уже приготовленный, и закурил сам бумажкой.
Палтусов поглядел на его затылок, красный, припухлый, голый, под всклоченной щеткой поседелых волос, точно кусок сырого мяса. Весь он казался ему таким ничтожным индейским петухом. А говорит ему «братец» и прозвал "волонтером".
— Плохандрос! — прохрипел генерал и зачадил своим Жуковым. — Последние дни пришли… Ты ведь знаешь, что Елена без ног.
— Совсем? — холодно спросил Палтусов.
— Доктор сказал: через две недели отнимутся окончательно… И рот уже свело. Une mer `a boire, mon cher. [77]
Он присел к Палтусову, засопел и запыхтел.
— Я тебя побеспокоил. Ну, да ты молодой человек… Службы нет.
— Но дела много.
— А-а… В делах!.. Слышал я, братец, что ты в подряды пустился.
77
Море забот, мой дорогой (фр.).