Китай, Россия и Всечеловек

Григорьева Татьяна Петровна

Естественно, возникает потребность понять причины отчуждения, «выброшенности» человека; почему, причастный Природе, он оказался ее разрушителем. Потеряв себя, как теряет себя часть, занявшая место Целого, отпав от Бытия, от самого себя, человек из цели превратился в средство, в «человека-машину», в «призрак машины», согласно А. Кестлеру, толкающей человека к самоуничтожению. Эволюция снабдила человека мозгом, но он не научился им пользоваться. Появилась потребность вернуться к Основе, к самой действительности, не зависящей от человека, но способной поднять его над собой. Экзистенциалисты отвернулись от искусственно налаженного мира, презрели классические нормы, изжившие себя, обратились непосредственно к Бытию в поисках экзистенции – подлинного существования человека. Пытаются понять человека изнутри, из глубины жизни, понять онтологический смысл существования. М. Хайдеггер призывал не столько

знать об Истине, что, по сути, невозможно, сколько пребывать в Истине. Для этого потребуется изменить образ мышления, ибо «перевернутый метафизический тезис остается метафизическим тезисом».

И определение «человека разумного» – homo sapiens – таит в себе опасность, акцентируя одну лишь сторону, «разумность», доведенную Декартом до завершения: «Мыслю, значит, существую». [345] То есть полнота человека заменена одной лишь мыслительной функцией, обернувшейся односторонним рационализмом. В классификации Линнея человек – «рациональное животное». Не удивительно, что в оборот входят понятия «человека-машины» или «homo faber» – человек «животное, производящее орудия» (Б. Франклин). «Человек, не пожелавший быть образом и подобием Божьим, делается образом и подобием машины». [346]

Но существует закон самоотрицания части. «Состоящее из частей подвержено разрушению». Сама вездесущая природа Будды неделима.

«Будда – это Дао, – говорил буддийский монах Дао-шэн (355–434), – это вселенский Закон, изначальная природа сущего».

Увлекаемый рационализмом, техническим соблазном Запад не ведал угрозы, исходящей от линейного порядка, соединившего части и утратившего чувство Целого. Он опирался не на безусловное Единое, а на условную часть, которая в принципе не может быть свободной. Психология части продолжает определять действия людей.

И в XX веке «человек разумный» не ведал, что творил, опираясь на привычную логику, экспериментальный метод, безусловность научной аргументации. И именно в научной среде созревает сомнение в возможностях «человека разумного», как это прозвучало у В. И. Вернадского: «Homo sapiens не есть завершение создания, он не является обладателем совершенного мыслительного аппарата. Он служит промежуточным звеном в длительной цепи существ, которые имеют прошлое и, несомненно, будут иметь будущее…» И делает вывод о необходимости новой методики проникновения в неизвестное, «которую образно (моделью) мы не можем себе представить. Это как бы выраженное в виде „символа“, создаваемого интуицией, то есть бессознательным для исследователя охватом бесчисленного множества фактов…» Этот подход сближается с тем, что на буддийском Востоке называют логикой Целого. Вернадский опередил время. Эту методику осваивает синергетика, соединяющая научную точность с художественной интуицией, прибегая к языку символа, что и предвидел Вернадский: «Научная творческая мысль выходит за пределы логики (включая в логику и диалектику в разных ее пониманиях)… Интуиция, вдохновение – основа величайших научных открытий, в дальнейшем опирающихся и идущих строго логическим путем, – не вызываются ни научной, ни логической мыслью, не связаны со словом и с понятием в своем генезисе». [347]

Радетели благоговейного отношения к жизни взывают к «человеку гуманному», но все идет, как шло. Продолжают разрушать Природу, а значит, и самого человека; национальные, метафизические проблемы, требующие усилия ума, решаются силой. И трудно не согласиться с Бердяевым: войны не исчезнут, пока не изменится сознание. «Ненависть и убийство существуют лишь в мире, где люди стали объектами… Война в сущности определяется структурой сознания. Победа над возможностью войны предполагает изменение структуры сознания». [348]

В этом суть! Ничего не изменится, пока не изменится человек, мера вещей, а человек изменится, когда сознание освободится от одномерности. Одномерный человек не так безопасен, как может показаться: вообразив себя центром, он лишает центра сущее, уподобляя все части, ведет мир к энтропии. Потому и назрела необходимость понять человека: непробужденный человек перешел черту допустимого, поставил мир на грань исчезновения. Отсюда и упование на целого человека, или Всечеловека, не подверженного логике части. Если человек выпадает из Бытия как искаженная его мера, то энергия начинает закручиваться вниз, в воронку, затягивая все с собой.

Сохранить мир в целостности может лишь целостный ум, не отделяющий разумность (праджню), от сострадания (каруны): одного нет без другого. Для этого действительно должна произойти «человеческая революция», или революция в сознании, чтобы предотвратить уничтожение одного во имя другого. А о том, что целостное видение доступно, свидетельствуют святые и ученые-интуитивисты, которые, меняя сознание, меняют образ жизни или отношение к миру. Интуиция целого позволила Нильсу Бору открыть двуединство вещей, универсальный характер дополнительности – не только волны и корпускулы в природе света, но в национальных культурах и в человеческой психике; призвала обратиться к философским проблемам, с которыми уже столкнулись такие мыслители, как «Будда и Лао-цзы, когда пытались согласовать наше положение как зрителей и как действующих лиц в великой драме существования». И он не раз возвращается к этой мысли: «…в древневосточной философии это подчеркивается… мудрым советом: добиваясь гармонии человеческой жизни, никогда не забывай, что на сцене бытия мы сами являемся как актерами, так и зрителями». [349] То есть если перестанут противопоставлять разные стороны души, то человек не будет разделять окружающий мир, принося одно в жертву другому, не станет разрушать культурное поле, взращенное его предками для жизни. Иначе страдают обе стороны, ибо нарушается соразмерность Целого. Без чувства и разум приходит в упадок.

Чувство-инь и разум-ян присутствуют друг в друге, и когда одно вытесняет другое, то страдают обе стороны. Говоря словами Бора: «Мы все знаем старое высказывание, гласящее, что если мы пробуем анализировать наши переживания, то мы перестаем их испытывать. В этом смысле мы обнаруживаем, что между психическими опытами, для описания которых адекватно употребляют такие слова, как „мысли“ и „чувства“, существует дополнительное соотношение». [350] Ущемленность чувства привела, в конце концов, к «апокалипсису культуры». Лидеры контркультуры, вспыхнувшей в 60-х годах, призывают вернуться к инстинктам, к своей первозданности, возродить чувственную природу человека. «Важно не много прожить, а много пережить», – призывает Камю («Чужой»). Т. Роззак, один из вождей молодого поколения, возлагал надежды на новый тип мышления, ибо прежнее превращает человека в биокомпьютер. Само художественное сознание требует многомерности, даром которой обладали Блейк, Вордсворт, Гёте. Но мир последовал по пути одномерного мышления, вслед за Локком и Бэконом, – и оказался в пустыне. Бездуховная наука и техника «создали пустыню вокруг и внутри нас». Остается надеяться на возрождение религиозного чувства, трансцендентной энергии сознания, чтобы спасти урбанистско-индустриальное общество от самоуничтожения. «Мы можем теперь признать, что судьба духа – это судьба социального порядка, что, если в нас гибнет дух, то же самое будет с нашим миром».

Бунт против культуры не случаен, но гибель культуры есть гибель человека. Обожествив науку и технику, человек окружил себя искусственной средой, отгородившей его от природы, исказившей его сознание: оно стало усеченным, одномерно-плоскостным. Бездуховный мир лишился красок и звуков. Теперь человечество оказалось «между смертью и трудными родами», родами той культуры, которая воплотит человечность, иначе мы так и будем прогрессировать к своему концу, если не найдем способ соединить рациональный и интуитивно-чувственный метод познания. [351] Теоретики контркультуры послали сигнал бедствия, однако неуемное человечество, в большинстве своем, осталось к ним глухо, не предчувствуя надвигающейся беды. С другой стороны, как свойственно скачкообразному пути, совершился поворот на 180 градусов – из крайности в крайность: культура вдруг впала в разгул.

Другую меру предлагает Карл Густав Юнг, делая неожиданный, казалось бы, вывод: «Личность есть Дао». Действительно, Дао есть одновременно созерцательное инь – зритель и деятельное ян – актер. «Неоткрытая вена внутри нас является жизненной частью психики, классическая китайская философия называет это внутренним путем Дао и сравнивает с потоком воды, который неумолимо движется к цели. Оставаться в Дао означает достижение целостности, свершение чьей-либо судьбы, выполнение чьей-либо миссии; начало, конец и полная реализация смысла экзистенции врождены во все вещи. Личность есть Дао». [352] Научный подход к восточному знанию и интуиция помогли Юнгу увидеть Единое, существование Вселенского Разума, не познав который, не познаешь себя. Все уже есть в человеке, и знакомство с Востоком есть знакомство с собой. То есть то, что излагают восточные мудрецы, заложено в нас, но не проявлено, пребывает в бессознательном. «Как мне кажется, мы действительно научимся чему-то у Востока лишь тогда, когда поймем, что psyche достаточно богата сама по себе и нет никакой необходимости заполнять ее снаружи… Мы должны прийти к пониманию ценностей Востока изнутри, а не снаружи – искать их в себе, в своем бессознательном». Более того, человек не представляет себе сознание без эго. С тем, что мысль может существовать вне человека, не может примириться обыденное сознание, хотя эго подгибается под собственной тяжестью.