Klangfarbenmelodie
Шрифт:
Уолкер вполне мог понять Шерила, который так ждал, по словам Тики, что наследник вернется в дом, потому что… черт подери, Адам выглядел совершенно нормальным, но… чего это ему стоило?
— Тебя не забудешь, — буркнул Аллен, пытаясь всеми силами заковать себя во льды, от которых за последнее время успел отвыкнуть. А нужно ли было вообще разбивать свою первоклассную защиту? Не для того ли, чтобы не дать Адаму повод для шантажа, он и наращивал её? Не для того ли, чтобы защитить дорогих людей, он и надевал на себя холодную невозмутимость и игнорировал всех?
А
Юноша усмехнулся, чувствуя, как всё внутри леденеет, как эмоции притупляются, как на всё происходящее становится совершенно плевать.
Здравствуй, «Аллен», как же мы с Алисой по тебе скучали.
Адам в ответ на его бурчание хмыкнул, такой невыносимо знакомый, родной, привычный до последней крапинки в золотых глазах, что хотелось вырвать себе сердце и бросить на съедение собакам — как же все эти одиннадцать лет он желал поговорить с отцом. Как же эта жажда разрушала его.
— Надоело играть в прятки? — снисходительно, с мягкой улыбкой в уголках губ поинтересовался мужчина, манерно опустив голову набок.
— Надоело убегать от тебя, — спокойно ответил Аллен, ощущая, тело постепенно покрывается ледяной коркой, скрывающей и сковывающей все эмоции и чувства.
А нужно ли было вообще разбивать эту чудесную броню, если в конце концов он всё равно должен был вернуться к тому, с чего всё и началось?
— Значит, идем домой? — Адам подпер рукой щеку, словно мнение Аллена действительно его интересовало (а разве не за этим старик сюда пришел — чтобы притащить домой неразумного отпрыска?), и мягко улыбнулся. — Пойдем домой, Аллен, — попросил он, и юноша… он почти ощутил, как… как лед трескается, потому что тон отца был… таким ласковым… Но тут мужчина добавил: — Если ты пойдешь со мной, никто здесь не пострадает, а Тики и Неа получат хорошую фору. А там… смотря как скроются — может, даже искать не стоит.
От этой фразы юноша чуть не задохнулся собственным вдохом — и тут же подорвался с места. Да, он знал, что это слишком сильно его выдает, но из-за брата и из-за любовника (господи, они были близки всего раз, но Аллен…) он готов был повестись даже на такую откровенную провокацию.
Сейчас.
В дальнейшем… он не позволит Адаму вертеть им как вздумается и угрожать близкими. Потому что сам избавится от него и возьмёт управление Семьёй в свои руки.
Убьёт быстрее, чем это сделает Тики.
Но сначала он всё же насладится парой дней в компании родного отца, которого любил всем сердцем, когда был ребёнком. Без которого мира не видел и не мыслил.
Ведь это же нормально: любить родного отца несмотря ни на что?
Аллен взглянул на благосклонно кивнувшего Адама, в глубине золотых глаз которого притаились безумные огни собственного забвения, и, сглотнув, расслабил лицо, заставляя себя покрыться столькими слоями стального льда, сколько должно было потребоваться,
Как же юноша сглупил, когда позволил себе стать непозволительно счастливым, когда раскрылся перед Неа и когда доверился Тики. Когда добровольно снял своё морозное безразличие.
Ведь это безразличие окутывало и его самого — спасало от глупых саморазрушительных мыслей, от сожалений, от воспоминаний, заставляя просто плестись вперёд с одной-единственной целью: спасти оставшегося брата, защитить его от собственного отца, которого Аллен тоже любил всей душой, которого не смог остановить, к которому до сих пор испытывал эту слепую детскую привязанность.
А сейчас ему придётся заново заковывать себя в лёд, заставлять не думать ни о чём постороннем — о Тики, о Неа, о музыке, о счастье.
Рядом с кафе пристроился небольшой серенький автомобиль (кажется, Киа, но Аллен утверждать не брался — в марках он разбирался как Неа — в джазе), совершенно невзрачный и обыкновенный, не привлекающий никакого внимания. Адам, удивительно бережно усадивший юношу на переднее сидение, расслабленно завёл мотор, негромко включил радио, и вскоре они тронулись.
Город за окном смазался в одну чёрную полосу с яркими вкраплениями цветущих деревьев и разноцветных вывесок, и Аллен смотрелсмотрелсмотрел куда угодно, лишь бы не забивать голову разнообразными мыслями. В голове было пусто, а внутренний голос напевал какой-то незамысловатый мотивчик, и ему казалось, что осталось ещё немного. Ещё немного — и он превратится в ту самую ледышку, которой был до рождения Алисы.
— Полагаю, ты хочешь что-нибудь написать брату, нет? — вдруг спросил мужчина, отчего юноша, всё это время бездумно глядящий в окно, вздрогнул и понял, что какого-то чёрта они подъезжали к его родному дому.
— А ты, полагаю, хочешь увидеть нашу квартиру, так? — вяло огрызнулся он, дергая за ручку дверцы и выходя из машины.
На самом деле он хотел написать Неа что-то еще с утра, но тот весь день был дома и… в общем, он просто заметил бы это сразу. А это было чревато новым побегом от неизбежного и новым феерическим скандалом, который кончился бы нервным срывом.
Они с Адамом поднялись в лифте — потому что юноша хотел покончить со всем этим фарсом как можно скорее и просто сделать то, что должен.
И… может… может, Тики даже когда-нибудь простит его за это. Неа — нет, не простит. Если узнает правду. Ту правду, которую Аллен тщательно от него скрывал, а не то безотчетное чувство защитить, оградить от неприятностей, которое двигало Алленом все оставшееся время, пока он не изводил себя самоедством.
Может, Тики простит, и… Аллен ведь мог связаться с ним через Шерила? Потом, когда всегда закончится, и опасность минует. Ведь Микк же помирится с братом — он всегда ставил семью выше всего, да и… узнает же о смерти Адама в конечном итоге. Может, тогда придет свести счеты с идиотом, который променял его на сумасшедшего старика и кровавую работенку, и им… удастся поговорить?