Классическая драма Востока

Гуань Хань-цин

Я плачу. Я весь дрожу… Знай, что не я, Вот этот Токубэй, Нанес тебе побои: Нет, бил тебя покойный твой отец. Он руки протянул Оттуда, Из царства мертвых, Чтоб нанести моей рукой — удары. Ты понял это? Теперь тебе могу я рассказать: Весь разговор, Что в дом берем мы молодого зятя И все наследство отдаем ему, О, это — только хитрость, лишь уловка. Замыслили мы припугнуть тебя, Надеялись, что ты угомонишься, Одумаешься… Станет стыдно, Что так беспутен ты, Так развращен, Так бестолков и опрометчив! И будто в гневе на тебя наследство Отдать решили мы твоей сестре И молодому зятю. А по правде О-Кати отдаем в дом жениха! Тебя обидеть? Да никто Не собирался обделить тебя. Но ты неисправим! Да!

Между нами В одном из прежних существований Была, должно быть, родственная связь: И вот я стал тебе отцом. И я любил тебя сильнее, Чем любят собственных детей… Когда ты в детстве оспой захворал, Я отказался От веры предков. В моей семье усердно почитали Святое имя Амида… Но я Стал возносить Горячие молитвы Целителю — Святителю Нисину [354] , Чтоб ты был исцелен!

354

Нисин(1407–1488) — священник буддийской секты Нитирэн. Согласно поверьям, творил чудеса исцеления.

…с фасадом шириной в пять — семь кэнов. — У богатых лавок был широкий фасад. 1 кэн равен 1,82 м.

Я оставил привычные для меня молитвы и — на время твоей болезни — примкнул к секте священного Лотоса. Я выхаживал тебя, как самый любящий отец. Я взвалил на свои плечи тяжелейший груз, тысячу хлопот, не прибегая к помощи наемных слуг…

А для чего? Чтобы когда-нибудь Тебя увидеть Хозяином большого Торгового прославленного дела… Но чем усердней я трудился, Тем все усердней ты сорил деньгами!

Подумай сам: ты сейчас в самом расцвете молодых сил. Ты ведь должен трудиться, наживать, чтобы стать хозяином большой лавки с фасадом шириной в пять — семь кэнов. Вот к чему должен всей душой стремиться настоящий купец! Но нет, ты был бы рад заполучить жалкую лавчонку… Да уж чего там! И такую ты промотаешь за один месяц!

Но горе мне! Тебя нельзя исправить! Ты поднял руку на родную мать. Меня, отца, Без жалости топтал ногами. Куда ты ни пойдешь, Повсюду лжешь бесстыдно, Бахвалишься, дерешься, Развратничаешь и мотаешь деньги! Нет, не ворота на больших столбах Перед своим богатым домом Увидишь ты. Нет-нет, ворота в ад. Позорный столб тебя подстерегает. На нем, Оскаля зубы, Торчит отрубленная голова Преступника… Твоя! Твоя! Твоя! Вот страшное несчастье для отца!

Рассказчик

Так Токубэй в отчаянье кричит!

О-Сава

Нет больше у меня терпенья Вас слушать, Токубэй-доно! С Ёхэем рассуждать? Не лучше ль Загадывать загадки камню — И ждать ответа от него? Прочь! Прочь! Ты мне не сын, Ёхэй! Вон, вон отсюда! И если хоть минуту будешь медлить, Немедленно старейшин позову [355] , Тогда Не миновать тебе тюрьмы!

355

…немедленно старейшин позову… — То есть старейшин городских районов, которые наблюдали за порядком.

Рассказчик

Она опять Размахивает коромыслом И упирает Его тупой конец В хребет разнузданному наглецу. Ёхэй вдруг присмирел, Старейшин он боится: Ведь с ними шутки плохи! Отчаянный буян Застыл с открытым ртом, В его глазах — испуг… Старейшины придут? Он растерялся.

О-Кати

Нет, мама, нет! Прогоните вы брата — Я тоже не останусь здесь! Рассказчик Она цепляется с мольбою За руки матери своей, Но та ее отталкивает в гневе!

О-Сава

Ёхэй! Чего ты ждешь! Ну что стоишь как столб? Тебе все мало? Еще ты просишь тумаков?

Рассказчик

Собрав все силы, Она толкает сына коромыслом За дверь. И этот узенький порог — Скрипучий желоб для скользящей двери Становится теперь Широкою рекою слез, Что навсегда разделит Родителей и сына. Ёхэй уходит прочь… И Токубэй, Не в силах удержать рыданий, Не сводит глаз С Ёхэя, уходящего все дальше…

Токубэй

Чем старше он становится, Тем больше Его лицо, его осанка Покойного отца напоминают, Живой его портрет! И вот теперь, Когда я вижу, Как одиноко он стоит На перекрестке, Мне чудится, Что из дому я выгнал Покойного хозяина… Ужасно! Нет, я не в силах вынести! Боюсь, Что сердце разорвется!

Рассказчик

Он на пол падает ничком, Рыдая Навзрыд… И

не стыдится, Что могут услыхать соседи. И мать Ёхэя, Которая так гневалась на сына, Теперь не в силах слезы удержать. Она старается Подняться на носки — Пытается Хоть мельком увидать Ёхэя вдалеке… Напрасно! Уж он исчез. Его закрыли флаги — Веселые цветные флаги, Они развешаны Почти на каждом доме, Чтоб встретить праздник, Праздник сыновей.

Действие третье

Сцена первая

Дом торговца маслом Ситидзаэмона. Вечер четвертого числа пятой луны.

Рассказчик

Так уж исстари повелось, В пятый день пятой луны — Праздник мальчиков Танго [356] . В этот день Повсюду радуют взор Ирис и чернобыльник, Развешенные по краю кровли, И перед каждым домом, Где хоть один подрастает мальчик, Нарядные Развеваются флаги, Громко хлопающие по ветру, По весеннему, свежему ветру… Но перед домом Ситидзаэмона Не вывесили флагов: Там только девочки растут, Три девочки — три дочери его. Хозяин лавки — Ситидзаэмон, Хоть время к вечеру, По городу прилежно ходит, Чтоб деньги все собрать у должников. А между тем Его жена о-Кити Хлопочет по хозяйству, Туда-сюда, Забот у ней немало: Она и масло продает, И мелкие долги Уплачивает, если задолжала, Да и за девочками надо приглядеть — И покормить и причесать.

356

Праздник мальчиков Танго. — Празднуется в пятый день пятого лунного месяца на домах, где растут сыновья, вывешивали флаги, бумажных карпов, края кровли украшались ирисом и чернобыльником, которым приписывалась магическая сила. По обычаю, перед праздником полагалось расплатиться по всем долговым обязательствам.

О-Кити

А ну, начну со старшенькой: О-Кику, Поди ко мне!

Рассказчик

Она шкатулку открывает И достает Самшитовый красивый гребень. Втирает между зубьев масло, Благоухающее сливой… Для женщины Всего важнее гребень: Важнее красоты ее волос, Важнее красоты ее лица. Да, гребень! Гребень — Ее заветный друг: Он очищает пыль с запутавшихся прядей И выметает сор Из горестного сердца… Ведь женщина живет в чужом дому, А собственного дома не имеет. С замужества До смертного часа Дом, где она Мать и жена — Дом ее мужа. Прежний дом, Где она росла — Родителей дом. Только один Маленький дом Женщина вправе Своим называть — Дом ее зеркала… Впрочем, — старинный обычай! — Одну только ночь, Накануне праздника Танго, Женщины в доме царят И его называют своим. Теперь о-Кити Причесывает дочь С молитвой, Чтоб эти праздничные дни Прошли удачно и счастливо, Чтоб ничего дурного не случилось И вдруг… Когда она проводит гребнем По длинным волосам о-Кику, Хруст! — и ломается один из зубьев "Ой, он сломался! Вот беда!" — Воскликнула о-Кити, И, огорченная, она невольно Роняет гребень на пол. Еще одна зловещая примета! О-Кити промолчала, Но в глубине души смутилась. Зубец от гребня отскочил, И гребень — на земле [357] … Как! — неужели Случится что-либо худое? А между тем переступил порог Муж, Ситидзаэмон. Не удалось ему Собрать все деньги с должников, Он получил, пожалуй, семь десятых — И заглянул домой. Он думает: "Немного отдохну, А там — опять в поход!"

357

И гребень — на земле… — Согласно древнему японскому мифу, когда бог Идзанаги посетил в царстве мертвых свою супругу, богиню Идзанами, он сломал зубец своего гребня и зажег его, чтобы осветить мрак. Потом, спасаясь от преследовавших его демонических существ, он бросил свой гребень на землю (древний жест магии), и тот превратился в бамбуковую чащу. В конце концов, Идзанаги пришлось навеки разлучиться со своей женой.

…два сё масла для лампы и один го… — Сё равен 1,8 л; го равен 0,18 л. …пятьсот восемьдесят мэ… — Мэ — то же, что моммэ. Курс нового серебра был в четыре раза дороже старого, — значительная для небогатого купца сумма.

О-Кити.Ой-ой! Вы, муженек, покончили с делами раньше, чем я предполагала. А я тем временем тоже покончила с разными домашними заботами. Кстати, меняла из переулка маклеров затребовал два сё масла для лампы и один го ароматного — "сливовый цвет". А из бумажной лавки, что на улице Имабаси, забрали в долг один сё светильного масла. Я всё записала в счетную книгу… Да, право же, вымойте ноги и ложитесь спать. Завтра вам ведь придется рано отправляться с праздничными поздравлениями!