Классические книги о прп.Серафиме Саровском
Шрифт:
Тот, кто начинает вникать в язык вещей, для кого вещи суть знаки, через которые открываются духовные сущности, поймет и это подобие.
Тайна хлебного зерна открывается тому, чья душа, очищенная от страстей, готова к принятию Духа.
Такая душа сквозь все видимое видит невидимое. Все стихии, вся природа становится для нее живым языком Духа. Такой человек в хлебе, в "сухариках", принимает тайну матери земли, сочетавшейся с солнцем, тайну Христову.
Замечательно, что в древних сказаниях, где в образах скрываются истины духовного мира, встречаем мы рассказы о мельницах
На таинственном языке христианства душа, прошедшая через духовное очищение и готовая принять в себя мировой Дух, называлась всегда чистой, премудрой Девой. Воплощением на земле этой чистой Премудрости была Богородица.
Связь Серафима с Девой Марией — тайна всей России. Не есть ли Россия душа, ожидающая "стяжания Духа Святого Божьего", который, озарив ее, очистив страстный огонь ее, все своеобразие ее освятит в вечность, в божественную Премудрость — Софию.
И светится эта душа из чащи глухого, соснового Саровского леса через голубые глаза убогого Серафима.
Маргарита Сабашникова
1912 г.
А.Трацевский. В Дивееве
Не отступая от общего правила, и наша семья, прожив два дня в Сарове, направилась оттуда в Дивеев.
Саровский лес в эту сторону тянется недалеко; миновав его, едешь полем, вскоре уже Нижегородской губернии. Несколько селений попадаются по дороге. В одном из них мы любовались поэтичным в своей заброшенности былым гнездом широкой когда-то помещичьей жизни. Большой красивый дом с колоннами белел в зелени обширного, поросшего травой двора, обставленного полукружьями флигелей, служб, а сзади от дома уходил вдаль громадный вековой парк. И никакой жизни не замечалось более в этой усадьбе, где прежде, видимо, она кипела ключом…
Снова ровное поле, леса не встречается совсем.
— А вот там и Дивеево! — протянул наш ямщик, указывая на что-то вдали и всматриваясь сам.
Вглядевшись по данному направлению, различили и мы еще в порядочном расстоянии храм, однако стоящий на неогороженном пространстве.
— Где же монастырь? — был наш вопрос.
— Монастырь у них не близко к храму, да и строения-то еще немного, — отвечал ямщик.
С нашим приближением храм все рос, и вскоре перед нами предстало грандиозное сооружение, которое своими размерами и красотой архитектуры казалось необычным в нашем крае, как пока единственное в своем роде.
Вблизи храма стояла деревянная
Словоохотливая монахиня бойко отвечала на наши расспросы.
— Отчего это, — спросили мы, — храм ваш стоит так одиноко, а монастырь где-то там — далее?
— Так было угодно нашему батюшке Серафиму, — ответила она. — Он еще задолго до построения нашего храма сам указал на это место и даже размеры церковные точно обозначил. А монастырь-то был тогда убогий, средств никаких, батюшке и сказали:
— На что мы будем строить такой большой храм? Где нам взять столько денег?
— Не бойтесь, — говорит, — деньги найдутся.
И вот ведь исполнился его завет благодаря Господу! Храм отстроен и освящен.
— А что же монастырь, — продолжали мы свои расспросы, — так и останется на прежнем месте?
— Нет, зачем же? Новые корпуса будут строить уже вокруг храма и под стать ему, не такие, как теперь. Вот вы увидите; у нас ведь пока все деревянные постройки.
К вечеру мы пошли в храм, где шла всенощная.
Пораженные непривычным для нас грандиозным внешним видом храма, мы были приятно удивлены, когда, очутясь внутри, уже не замечали его обширности: настолько гармонировали между собою размеры, которые скрадывались еще тянувшимися вдоль стен широкими хорами.
На последние входят со светлой, отделенной от храма паперти по двум расходящимся лестницам, украшенным легкою металлическою решеткой. Паркетный пол хоров и небольшие изящные алтари на той и другой стороне еще более смягчают общую внушительность собора. Но и присмотревшись ко всей обстановке его, вскоре же почувствуешь, что в устройстве этого храма участвовал мягкий художественный вкус просвещенной женщины, которая создавала место молитвы для себе подобных.
Свежая живопись иконостаса не выходила из обычного стиля, но большие иконы-картины, писанные на полотне и вделанные в ниши церковных столбов, были уже художественные и опять-таки поразили нас, незнакомых еще с художественным письмом, не доходившим до нашей глухой провинции.
Потом нам объяснили, что эти картины писаны молодыми монахинями, посылавшимися для обучения в Академию Художеств, писались они под руководством профессоров, а некоторые из картин, будто бы, и самими художниками.
Но обозрение нового и редкого храма не отвлекло нас от шедшей службы.
Женственно мягка, приятна была эта служба!
Пение хора монахинь неслось с средних хор стройным и звучным аккордом, а приятный баритон дьякона служил ему как бы фоном. Чуткое, выразительное чтение кафизм позволяло разбирать каждое слово и в тишине хотя и большого, но далеко не заполненного храма — был будний день — легко виималось вдохновенной лире Царя-Пророка.
На другой день после обедни нас повели и в монастырь. Это был ряд небольших деревянных домов, флигелей, разбросанных без особого плана и строившихся в том или другом направлении, вероятно, по желанию тех, кто здесь селился.