Классические книги о прп.Серафиме Саровском
Шрифт:
И что сказать ему теперь? Если его любили и любят: Он это видел и видит. То, как ему удивляются, благодарят, чтут, как он светел, как вся душа трепещет и наполняется светом при мысли о нем, — того не выразить словом. Чего просить у него? Но неужели указывать этому удивительному человеку, который при жизни своей уже доходил до таких подробностей заботы своей о людях, и, будучи пророком Вышнего, будучи вещателем правды Христовой и высших путей благочестия, в то же время давал людям и то, чего все так жаждут, и что так редко дается: житейское счастье. И вы шепчете лежащему в этом гробе только одно: «Подумай о нас, подумай о нас, не забудь нас. Только подумай о нас!» Выходит епископ Тамбовский и громко, вдохновенно говорит слово. Он говорит о гробе; как источнике печали, и о том
Когда сняли крышку, раздалось пронзавшее, кажется, самое небо пение: «Ублажаем, ублажаем тя, преподобне отче Серафиме, и чтим святую память твою, наставниче монахов и собеседниче Ангелов!» И какое было счастье подпевать этой гремящей хвале: «преподобне отче Серафиме». Могучее чувство стояло в воздухе, мужчины не стыдились утирать слезы.
И вся слава этого дня, эти летящие во все концы света телеграммы о поездке Царя к останкам Пустынника, это слияние здесь, в прославлении духовного подвига, русского народа со своим Вождем, этот блеск Православия во всем его потрясающем величии, — какая разительная противоположность с положенным 70 лет назад в дубовую колоду сгорбленным, изможденным непомерными подвигами старичком, тайновидцем, Божьим пророком и чудотворцем, но тихим, крепким, умиленно-любовным, детски-простым. Пой же, Русь, греми ему хвалу высоко, громко, все выше и громче, до самого Престола, где он дерзновенно предстоит пред Сущим, откликаясь на всякий вздох, доносящийся к нему с измученной земли. Пой, пой ему громче, Русская земля, радуясь, что ты, твой дух его создал, что тебя он выражал в своей жизни, в своих стремлениях: пой ему громче: «Ублажаем, ублажаем тя!»
Когда на всенощной стали прикладываться к мощам, теснота была очень велика, даже тогда, когда подходили официальные лица и те, кто стоял на лучших местах. Приложившись в самом начале «канона», я отправился домой.
Я прошел свободно к выходу из монастыря, так как все проходы были обставлены сплошными шпалерами солдат. За воротами, на высоком пригорке, стояли богомольцы с зажженными, кротко теплившимися в тишине ночи, свечами. Что-то непоколебимое, надежное, несомненное стояло в воздухе.
Я шел точно во сне, уверяя себя, что все, что я видел и слышал — все эти признаки причисления старца Серафима к святым, действительно, совершились…
Некоторое время просидел я в своей комнате, не быв в состоянии ни делать что-либо, ни говорить, чувствуя какую-то душевную усталость от всего пережитого. Но я не мог долго высидеть в комнате. Меня тянуло опять туда, под своды Успенского собора, к раке мощей преподобного Серафима. Был первый час ночи, когда я вошел опять в монастырь. Без всякого препятствия я вошел в собор. По всему монастырю тянулись громадные, в несколько человек в ряд, вереницы народа, ожидавшие очереди попасть в собор и приложиться. Было очень темно, и по сосредоточенной тишине, в которой стояла эта толпа, трудно было поверить, что переполнен монастырь.
В соборе к раке, освещенной множеством горящих пред ней свечей, с двух сторон прикладывался народ. Я мог еще раз подойти к ней приложиться к тому месту глазетовой серебряной пелены, которая покрывает ноги, к лежащему на груди, на цепочке, медному Распятию, с которым он был схоронен, и к челу, для чего сделана круглая
Ко мне подошел петербургский молодой военный и рассказал, что сейчас, на его глазах, исцелился бесноватый. Он говорил, что страшно было смотреть на выражение его лица, когда его силою подносили к раке, и что после прикладывания он очнулся совершенно здоровым.
Этот молодой человек принадлежал к семье, которая приехала к торжествам почти в полном составе и сохраняет память о великой помощи старца Серафима. Жившая в Петербурге жена генерала С. чтила старца Серафима; будучи беременна, она раз видит во сне, что отец Серафим молится у ее кровати, а другой раз, что у нее родится мертвый, посиневший младенец, но в эту минуту входит в комнату отец Серафим, благословляет младенца, и младенец оживает, укрепив в этой семье веру в старца Серафима.
Познакомился с ними в 1857 году игумен Иоасаф, составитель жизнеописания отца Серафима. Он же принес в эту семью изображение старца Серафима, в котором г-жа С. узнала старичка, виденного ею во сне. Роды были тяжелые, и младенец родился бездыханным. Но когда его стали растирать и брызнули на него водой, появились признаки жизни.
Его поднесли к матери, и она узнала в нем виденного ею во сне, которого тогда благословлял старец Серафим.
Этот ребенок и был отцом молодого военного, и теперь, полный сил и глубоко помнивший, чем обязан старцу Серафиму, привез своих детей к своему загробному благодетелю.
И таких съехавшихся к прославлению старца Серафима за недавно или давно оказанную им помощь было не двое и не трое.
Была на торжествах игумения Вятского монастыря Пульхерия.
— Как приятно, матушка, — сказал я, когда познакомился с нею, — что вы тут, и что вы носите то же имя, как та ваша предшественница, Вятская игумения Пульхерия, которой отец Серафим чудесно помог в приобретении дома для обители. — Я приехала сюда, — отвечала она, — помня благодеяние Старца нашей обители.
Я хорошо знал это чудо Старца. Игумения Пульхерия желала приобрести раскольничий дом с садом, прилегавший к монастырю. Хозяин согласился, но умер, а вдова его заломила дорогую цену. Долго игумения, имевшая пламенную веру в старца Серафима, молилась ему о помощи и заметила после молитвы, как особенно ярко светит лампада, неугасимо горевшая пред висевшим в гостиной большим изображением Старца. В полночь к игумении вошел отец Серафим и ласково сказал: «Придет и принесет».
После заутрени к игумений подошла в церкви хозяйка дома с документами, заявляя, что дарит дом монастырю, рассказала, что среди ночи почувствовала такое желание уступить дом, что не могла спать и задолго до открытия ворот монастыря собралась в церковь, чтобы видеть игумению.
На всех Саровских торжествах можно было встретить стоящую обыкновенно впереди хорошенькую, лет десяти-двенадцати, девочку в белом платье с матерью. Это — исцеленная недавно Старцем дочь московской жительницы Марии Васильевны Васильевой, живущей близ Арбата, по Сивцеву Вражку, в доме князя Волконского.
Мне рассказывали об этом исцелении. Госпожа Васильева раньше никогда не слыхала о старце Серафиме. Дочь ее несколько лет не могла ходить. У нее была тяжелая форма ревматизма с сильною опухолью ног.
Девочка эта, по имени Римма Александровна, очень способный ребенок. Но доктор запретил ее учить, чтобы не утомлять больного организма. Ее посылали на лиман в Одессу, но поездка не состоялась.
Однажды мать ее видит во сне согбенного старика, выходящего из монастыря (впоследствии, приехав в Саров, наяву она узнала тот монастырь). Он поднес ей маленькую просфорку. Г-жа Васильева рассказала этот сон одной знакомой, которая уверяла, что этот сон плохое предзнаменование. Как-то на память святителя Алексия митрополита г-жа Васильева пошла в Чудов монастырь, и монах, продающий у дверей духовные книги, предложил ей взять жизнеописание старца Серафима, говоря/что это интересная книжечка. Она купила книжку и, прочтя ее, так стала чтить старца Серафима, что желала непременно иметь его изображение. Она обращалась в иконные лавки, но ей повсюду говорили, что отец Серафим не святой, что его икон не существует.