Клеопатра и Цезарь. Подозрения жены, или Обманутая красавица
Шрифт:
Я тяжело вздыхаю. Как мне жить с этим вечным укором?
– Я не хотел рисковать ни твоей жизнью, ни жизнью нашего сына.
– Поясни?
– У меня усилились припадки падучей.
Я всплескиваю руками.
– Я же говорила тебе, просила вызвать знатока вещей!
– Он бы мне уже не помог. И когда я узнал о заговоре…
– Ты о нем знал?
Я изумленно смотрю на Цезаря.
– Конечно! Ведь у меня были самые лучшие доносчики и шпионы! Я даже знал, что Антонию предложили убить меня, но он отказался.
– Не хочу о нем вспоминать.
– И тогда я подумал: лучше умереть в зените славы и могущества сейчас, чем через два-три года в немощи, став посмешищем для своих врагов. Я позволил заговорщикам делать свое дело. И поступил совершенно правильно! Ведь люди помнят меня как великого Цезаря! А не как дряхлого и немощного паралитика. Ты как царица должна меня понять.
– Я понимаю.
Обида, терзавшая меня все эти долгие годы, наконец-то покидает мое сердце. Мне становится легко.
– Получается, что моя борьба с Октавианом была напрасной? И я все равно ничего бы не смогла изменить?
– Не совсем. Ты показала миру, на что способна женщина. А благодаря ошибкам многое поняла. Но не печалься, любимая, мы теперь всегда будем вместе. Если вспомнят обо мне, обязательно вспомнят и о тебе.
Я иду с Цезарем по зеленой молодой траве, стрекочут кузнечики, воздух пьянит ароматами. Мне легко и хорошо, мои мысли ничем не омрачены. Я раскидываю руки, и свобода, впервые коснувшаяся моего сердца, исторгает из меня радостный крик. Я поднимаю руки к солнцу, к животворящему Атону, Ра, Амону – как же много имен у одного бога! – и древнее заклятие вырывается из моей души:
– Я чиста! Я чиста! Я чиста!
Весть о смерти Клеопатры застала Октавиана в усыпальнице Александра Великого. С завистью и восторгом он смотрел на мумию, лежавшую в саркофаге. Цезарь так и не сумел превзойти Македонского, так может у него получится? Октавиан коснулся пальцами плеч, рук великого воина… Мумия, конечно же, не могла отразить былую красоту и величие непобедимого воина мировой империи и все же… прикоснуться… к легенде… Слегка дрожащими пальцами Октавиан погладил лицо Македонского, и в этот момент – бывает же такое! – его рука дрогнула и у мумии отломился кусочек носа. Октавиан резко выпрямился, украдкой бросив взгляд, не видел ли кто этого бесчинства. Меценат с интересом рассматривал росписи на стенах, а остальные явно скучали у входа. Облегченно вдохнув, Октавиан незаметно спрятал кусочек мумии в складках туники. Чтобы скрыть свое преступление, он решил самостоятельно задвинуть крышку саркофага. За спиной раздался кашель. Консул вздрогнул от неожиданности и обернулся.
– Ах, это ты, Долабелла! И напугал же ты меня!
– У меня новости, господин.
– Говори.
– Она умерла от яда, который принес Олимпа.
Вначале Октавиан даже не понял, о ком идет речь, так занимали его мысли об отломленном носе и что рано или поздно это заметят. На кого бы свалить?
– Хорошо, Долабелла.
– Вместе с ней отравились две служанки.
– Ну что ж, преданность всегда в почете. Кстати, я слышал, что Олимпа очень хороший врач, предложи ему службу.
– Уже предлагал.
– И что?
– Отказался. Сказал, что хочет работать в Мусейоне.
Октавиан посмотрел на расписной потолок. На нем были изображены битвы Александра Великого, его победы и смерть в Вавилоне.
– Ну, нет так нет.
Консул вышел из усыпальницы, следом за ним – Меценат и еще несколько придворных Клеопатры, присягнувшие на верность римскому консулу.
– Меценат, я бы хотел, чтобы ты придумал сентиментальную историю о смерти блудницы.
– А именно?
– Ну, как она рыдала перед смертью на могиле Антония, как умерла от укуса змеи, как я пытался ее спасти.
– А почему именно змеи?
– Потому что только Цезарь мог пригреть змею на своей груди! – с долго сдерживаемыми ненавистью и злобой произнес Октавиан.
– Господин, а где похоронить Клеопатру? – обратился к нему Долабелла.
– Где?
Октавиан и Меценат переглянулись. И впрямь – где? Наверное, в Птолемеевской усыпальнице…
Консул подозвал к себе египетского стражника.
– Где бы ты хотел, чтобы была похоронена твоя царица?
– А вы исполните это? – бесстрашно спросил стражник.
– Разумеется. Я римский консул, мое слово дороже золота!
– Тогда… – египтянин на некоторое время задумался. Октавиан терпеливо ждал. – Вместе с тем, кто погубил ее и нашу страну.
– С Антонием? – уточнил Октавиан.
Египтянин кивнул.
– Ну что ж, весело им будет в загробном мире. Не любишь ты свою царицу! – задумчиво произнес консул. – Ты все слышал, Долабелла?
– Да, господин. А что делать с Цезарионом?
– Цезарионом? Хм… Я же не могу позволить, чтобы в мире было много Цезарей. Казнить его.
– А старший сын Антония?
– А-а-а… тот мальчик… Тоже казнить. К чему нам свидетели?
Меценат подошел к Октавиану.
– Я надеюсь, ты уже всех приговорил к смерти, мясник? Когда отплываем в Рим?
Октавиан поморщился.
– Что за шутки у тебя, мой друг? Это все государственная необходимость. Думаю, что уже завтра мы отправимся домой. Здесь все равно делать больше нечего.
С этими словами Октавиан направился ко дворцу. Меценат подозвал к себе придворного художника Клеопатры.
– Срисуй для меня усыпальницу Александра Македонского.
– Хорошо, господин.
– А детей Клеопатры ты действительно заберешь в Рим? – спросил Меценат, догнав Октавиана возле дворца.
– Конечно! Дети побежденных царей должны воспитываться победителями. Это древний закон, и мне почему-то не хочется его нарушать.
Входя во дворец, Меценат поднял голову вверх. В пронзительно голубом небе высоко-высоко парил сокол.