Клеопатра и Цезарь. Подозрения жены, или Обманутая красавица
Шрифт:
Бывшего римского консула Марка Антония хоронили согласно древним обычаям египетской земли. Клеопатра долго сидела у могилы, ни о чем не думая и ничего не чувствуя. Ей было странно, что Октавиан не приходит и не убивает ее. «Он наслаждается», – подсказывал ей внутренний голос. «Он ищет сокровища», – убеждал ее голос разума.
Вечером ей стало плохо, а ночью началась лихорадка. Ирада и Хармион никого не подпускали к сгорающей в жару царице, и лишь после того, как Октавиан пригрозил, что убьет всех ее детей, они дали возможность лекарю
Лихорадка протекала в самой тяжелой форме.
– Она совсем не хочет бороться за жизнь, не хочет, – бормотал себе под нос Олимпа.
Целыми днями и ночами он не отходил от царицы, выхаживая ее и выслушивая лихорадочный бред. Она вспоминала свою семью, Цезаря, Рим, о чем-то спорила с богами. Иногда Олимпе казалось, что, находясь между жизнью и смертью, Клеопатра вспоминает всю свою жизнь, только с точностью до наоборот.
– Как странно, как странно, – шептал Олимпа, прислушиваясь к бессвязным словам царицы о добрых братьях и сестрах, о какой-то горе Олимп и многочисленных детях от Цезаря, о суде Осириса и своем прощении. Иногда лекаря посещала мысль облегчить страдания царицы. Но стража ни на мгновение не оставляла его одного.
Через три дня Клеопатра пришла в себя. Открыв глаза, она долго смотрела на мраморный расписной потолок, а в ушах еще звучало древнее кеметское заклинание: «Я чиста, я чиста, я чиста».
– Я чиста, Олимпа, – тихо прошептала царица.
– О чем вы, Божественная?
– Я получила прощение богов.
– Прощение?
– Да, – Клеопатра почувствовала, как по щекам побежали слезы. – Бог Тот записал мое имя в папирус, а вот я сама… Если бы ты знал, как я устала жить.
Олимпа грустно вздохнул.
– Божественная, я обязан сообщить Октавиану, что вы пришли в себя.
– Для чего?
– Он хочет вас видеть.
– Пусть приходит. Мне уже все безразлично.
Октавиан и Клеопатра не виделись четырнадцать лет. Но все эти годы незримо присутствовали в жизни друг друга. Все свои дела они вели с оглядкой друг на друга, и если бы не вражда, они вполне бы могли стать отличными друзьями. К тому же был человек, которого они оба любили и который искренне любил их обоих, который оказал огромное влияние на их судьбу и память о котором они чтили. Все эти годы между ними стоял Цезарь, и из года в год они доказывали друг другу, кого, по их мнению, он больше всего любил.
В памяти Октавиана Клеопатра была молодой, стройной, властной и честолюбивой женщиной. Он понимал, что годы ее изменили, но все равно не сумел скрыть удивления, когда увидел опустившуюся, толстую женщину с грязными спутавшимися волосами. «Бедный Антоний, – почему-то подумал он, – Цезарю повезло больше».
Сев перед ней, Октавиан терпеливо ждал вопросов или хотя бы слез. Но Клеопатра молчала.
С завистью она рассматривала молодого – он был младше ее на шесть лет – во цвете лет римского консула. Он был все так же горд, красив и безупречен. Юноша превратился в возмужавшего мужчину, в руках которого была безграничная власть. И ведь она сама этому посодействовала.
– Ну что ж, если тебе не о чем меня спросить, тогда мне есть что тебе сказать. Вот, – Октавиан показал папирус, – письмо от верховных жрецов и номархов Египта, в нем они называют тебя изменницей и требуют твоего низложения.
Царица горько усмехнулась, к горлу подступил ком.
– Несчастные, жалкие людишки.
– Жалкие?
– Да. – Клеопатра внимательно посмотрела на Октавиана. – Осирис прав, нет ничего позорнее трусости.
– Какой Осирис? А, это какой-то древний египетский бог?
– Он не какой-то. Он есть.
Октавиан с сочувствием посмотрел на царицу.
– Я смотрю, тебе совсем плохо стало.
Клеопатра покачала головой.
– Нет, я просто многое поняла. Удовлетвори просьбу моих подданных.
– Вот как! Ты признаешь себя изменницей?
– Да, я предала Кемет. – Царица удивилась тому, как легко она это сказала. Права была проклятая царица Нефертити: когда все пройдено и смерть держит тебя за руку, все самое страшное становится легким и простым.
– Что предала?
– Так местные жители называют свою землю, а мои предки греки переименовали ее в Египет. Ты же знаешь, греки любят все переименовывать.
– Я сочувствую тебе, несчастная женщина. Тебя предали все.
Октавиан внимательно смотрел на Клеопатру. Все эти долгие годы он чувствовал ее ненависть к себе. И вот теперь она – само спокойствие и смирение. Наверное, так бывает с теми, кто, оказавшись на вершине мира, упал с нее, но не разбился, а вынужден долго и мучительно умирать.
– Ты знаешь, недавно мой друг Меценат написал прелюбопытнейшие сочинения. Точнее, два сочинения. Первое о том, как похотливая египетская царица за ночь с ней казнила мужчин. А второе, как подлая и неверная Клеопатра бежала с поля боя, бросив на произвол судьбы Антония, а затем обманом склонила его к самоубийству.
Клеопатра поднесла руку к горлу.
– Зачем ты так со мной? Ты мне мстишь?
– Нет, это не я. Это римский народ, который ты унижала и собиралась поработить.
– А вот Цезарь считал, что я…
– Меня не интересует, – надменно прервал ее Октавиан, – что говорил и думал о тебе мой приемный отец, – не без удовольствия подчеркнул он.
Клеопатра грустно улыбнулась, на глаза навернулись слезы.
– Да, из нас двоих он выбрал тебя. Но я больше не злюсь на него. Он мне все объяснил.
– Объяснил? Когда?
– На суде Осириса.
– О, боги! – Октавиан поднялся с кресла. – Вижу, ты окончательно помешалась. Оно и не мудрено после всего пережитого. Заявляю тебе, что ты отправляешься вместе со мной в Рим, где я проведу тебя в своем триумфе. Ах да, чуть не забыл, – Октавиан хлопнул себя по ноге, – мне же Верховный жрец дал вот это.