Клеймо дьявола
Шрифт:
— Ты делаешь мне больно.
— Извини. Просто мне трудно понять. Только что ты чего-то вспомнила, и вдруг опять провалы в памяти.
На глаза Фреи навернулись слезы.
— Ради бога! Только не плачь! Просто я… мне… — Он не знал, как ее успокоить, и ему не пришло ничего другого в голову, как обнять ее. — Я не хотел, я не это имел в виду, я не хотел, не плачь! — повторял он снова и снова, качая ее, как ребенка.
«Как же помочь ей вспомнить, пока не поздно? — между тем спрашивал он себя. — Ведь известно, куй железо, пока горячо». Если бы он имел на нее такое же влияние, как те глаза, руки и голос!.. Подожди-ка! А что, если попробовать? Фрея рассказывала, что голос был очень ласковым, глаза смотрели неотступно и требовательно…
Лапидиус, продолжая качать Фрею, постарался придать своему голосу подобное звучание:
— Мы с тобой вдвоем в этой пещере, высоко в горах, на Оттернберге, ты и я, я с тобой, ты ничего не боишься, ничего. Мы в пещере, я с тобой, и ты ничего не боишься. Смотри мне в глаза, так, хорошо. Ты и я, мы вместе в пещере, ты ничего не боишься…
Он сам заметил, что невольно повторяет одни и те же фразы. Они успокаивали Фрею. И его тоже. Он продолжал:
— Мы в пещере, Фрея, ты и я, и ты ничего не боишься. Видишь грот? Ты в пещере, в большой зале, и ты ничего не боишься. Ты чувствуешь приятное тепло. Горит огонь, ты лежишь у огня, тебе тепло, и ты ничего не боишься. Я с тобой. Маски дьявола, у них рога, тяжелый подбородок, темные глазницы. Один дьявол снимает маску, он снимает маску. Ты видишь его. Ты видишь его лицо, и тебе не страшно. Я с тобой. Ты видишь лицо дьявола, и тебе не страшно. Как выглядит это лицо?
Казалось, Фрея заснула в его руках. Он на мгновение перестал ее покачивать:
— Как выглядит лицо, Фрея? Ты ведь его видишь?
Фрея приоткрыла глаза:
— А?
— Как выглядит лицо?
— Я… я не знаю.
— Ну ладно, это ничего. Смотри мне в глаза и слушай мой голос.
Он попробовал повторить всю литанию, надеясь разорвать чары, которыми она явно еще была скована, обратным внушением. Но ничего не вышло.
Он качал ее и качал. Было бы слишком просто, подумалось ему, если бы Фрея сейчас описала Тауфлиба. Иди двух других дьяволов. Фетцера. Или Крабиля, Вайта, Мекеля, Нихтерляйна. Или Горма.
Пока Лапидиус перечислял про себя все эти имена, ему пришло в голову, что слишком много у него подозреваемых. Только трое из них могли быть Filii Sutani. При ближайшем рассмотрении, Нихтерляйн в счет не шел; хоть и был он человеком сварливым, но, пожалуй, самым безобидным из всех владельцев безрогих козлов. Мекель — судья и городской советник, а потому всегда находится на виду горожан; если бы он был одним из «сынов дьявола», то давно уже поползли бы сплетни. То же касается и двух других советников, и бургомистра. И все-таки не стоит сбрасывать со счетов, что Мекель может быть каким-то образом причастен к этим убийствам. Все другие, а именно Крабиль, Вайт, Фетцер и Горм оставались крайне подозрительными.
Все это доводило до отчаяния. Сколько он ни бьется, никак не продвинется! Бур под столешницей лабораторного стола вроде бы привел к Тауфлибу, но тоже не многим помог. Как яростно отбивался мастер от обвинения! Лапидиус чуть было не поверил, что он и вправду не имеет никакого отношения к убийствам.
Мог ли кто-то другой просверлить отверстия в лобной кости несчастной?
Лапидиус размышлял, машинально качал Фрею, вправо-влево, вправо-влево… и даже не заметил, как остановился. Внезапно его озарило. Он знал ответ на все свои вопросы, и это было так поразительно, что он словно окаменел. И чем дольше он обдумывал этот вывод, тем убедительнее тот казался. Как все просто! Не одну неделю он вел поиск в разных направлениях, ломал себе голову, придавал значение пустякам, а все тем временем лежало как на ладони!
Досадно только то, что сегодня он уже не может проверить верность своего озарения. Чтобы устранить последние сомнения, ему нужны только череп из подполья и свет, много света. А небо, как назло, нахмурилось. Ладно, сделает последнюю проверку завтра утром. Если будет достаточно света. Последние дни стояла такая чудная погода, ну почему именно теперь надо было собраться грозовым тучам!
Ведь так важно разобраться в этой истории с дьяволом. Жизненно важно. Для Фреи. Если его догадка верна, с нее наверняка снимут все обвинения, что бы там ни решили высокие господа юристы из Гослара. И она будет свободна. И Марта объявится, в этом он не сомневался.
Фрея зашевелилась у него на руках:
— Мм… Ты что?
— Ничего, ничего. — Пока рано говорить Фрее, как близко он подступил к разгадке. А вдруг все это окажется мыльным пузырем? — Сейчас я уложу тебя в камеру.
— А с тобой остаться мне нельзя?
С какой радостью он ответил бы «можно». Но надо строго соблюдать сроки лечения.
— Нет, ты сама знаешь. Но осталось недолго. Давай-ка я тебя положу… Вот так… — Он распрямился и сказал: — Я еще вернусь и присыплю тебе губы. А пока мне надо спуститься, вымыть руки, подложить дров в атанор и проверить все запоры.
Много позже он пришел снова с ивовым отваром, порошком извести и масляной лампой. Фрея смотрела на него широко открытыми глазами, и он с облегчением увидел, что страха в них не было.
Лауданум долго оказывает свое действие. Но Лапидиус знал, что по окончании лечебного курса муки еще не кончатся. Он не хотел, чтобы она страдала. Он заботливо влил ей питье, осторожно припудрил губы.
— Спасибо.
— Пока что ты не можешь остаться со мной, поэтому сделаем наоборот. Сегодняшнюю ночь я проведу с тобой.
— Как это?
— Погоди.
Он снова спустился, повозился в лаборатории, а потом, кряхтя, притащил наверх любимое кресло, поставил его перед дверцей и сказал, отдуваясь:
— Это, между прочим, моя постель. Я люблю в нем дремать, если, конечно, найти правильное положение..
— Спокойной ночи, — шепнула Фрея таким голосом, что снова повергла Лапидиуса в смущение.
— Спокойной ночи. — Он запер дверцу, сел в кресло и вытянул свои длинные ноги. — Постарайся заснуть. Лампу я оставлю гореть.
— Хорошо.
Он утомленно смежил веки.
Завтрашней ночью все решится.
ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ ДЕНЬ ЛЕЧЕНИЯ
Наутро первой мыслью Лапидиуса было: «Как там погода?» Он подошел к окну, выходящему на Бёттгергассе, открыл его и высунулся чуть не по пояс. На небе ни облачка. «Слава богу, — пробормотал он. — Каким бы ни выдался этот день, начинается он прекрасно».
— Фрея, сегодня хорошее утро! Как ты себя чувствуешь?
— Так… сносно.