Клубничный Яд

Кенна Дж. Л.

— Это не может быть правдой, — она откидывает голову назад, чтобы посмотреть мне в глаза.

— В этой жизни ты либо молот, либо гвоздь. Я не трачу время на сожаления, что я — молот. Я не боюсь смерти. Когда-нибудь она придет за всеми нами.

Мой телефон вибрирует на тумбочке, напоминая мне, что, когда я вернусь в реальность, там меня ждет куча дерьма. Я убил одного из Хулиганов. Я бы сделал это снова, но дал клятву служить и защищать их, как своих братьев, свою плоть и кровь. Личные чувства не в счет — я предан им, братству. И я знаю, что сейчас меня

пытается достать Шон. Еще одна из его многих попыток за последние пять часов.

Зная, что нужно ответить, чтобы они не приехали сюда, я выскальзываю из-под головы и плеч Рыжей.

— Мне нужно ответить, — встаю, абсолютно голый, и смотрю на телефон. Шон, как я и думал.

Она недовольно стонет, потягиваясь и поднимая руки над головой, подразнивая меня пухлой нижней губой, в которую хочется впиться зубами.

Я улыбаюсь, натягиваю трусы и беру телефон.

— Я всего на минуту, вредина. Переживешь мое отсутствие.

Она улыбается в ответ.

— Может быть. Но если нет, я не боюсь смерти. Смерть придет за всеми нами, — дразнит она, и я мысленно отмечаю себе, что нужно будет наказать ее за это, с довольной ухмылкой на лице.

Я отвечаю на звонок и подношу телефон к уху:

— Шон, — говорю, выходя из спальни и проходя через гостиную на кухню.

— Не хочешь рассказать мне, почему я вернулся домой и нашел ебанное место преступления и отсутствие чертовой девчонки? — орет он, его голос дрожит от ярости.

— Успокойся на хрен, — говорю я, открывая шкаф и доставая стакан.

— Не говори мне успокоиться. Ты убил Килана. В моем гребанном доме! Он был твоим…

— Не смей называть его братом! — шиплю я сквозь зубы. — Он не был мне братом. Когда я вошел, он причинял боль Бьянке. Пытался ее изнасиловать, Шон! — эти слова разжигают во мне огонь ярости, и я хочу вернуться назад во времени, чтобы снова вонзить нож в его череп. — Он никогда не был одним из нас. Он не стоял за то, за что мы стоим. Он был просто больным ублюдком, который использовал братство как прикрытие для своего желания убивать. Именно таких людей я обычно убиваю. Я предупреждал его, что будет, если он не остановится.

— Это неважно, ты дал клятву!

— Клятву служить и защищать Хулиганов! Защищать тебя. Когда люди, которые работают на нас, крадут у нас, лгут нам, я их убиваю…

— Но мы не убиваем своих! Мне жаль девчонку, правда. Я бы расправился с Киланом по-нашему, потому что мы не одобряем такое поведение. Он был бы наказан по справедливости, Килл. Я бы дал тебе его, но…

— Ты думаешь, выбить из него дух в Круге — это справедливое наказание за то, что он сделал? Тебе не стоило держать ее там, если ты не мог обеспечить ее безопасность.

— Мне жаль, что ты так всё воспринимаешь, правда. Но мне нужно, чтобы ты привел ее обратно. Я не смогу объяснить парням…

— Нет, — моя спина напрягается болезненно. — Я не верну

ее, и мне плевать, что ты им скажешь.

— Килл, я не прошу.

— Я всегда защищал братство. Я бы умер за тебя. Твою мать, когда-нибудь я, вероятно, так и сделаю. Если тебе нужно, чтобы я разоблачил план итальянцев, я выверну все гробы, пока не найду их скелеты. Если они выйдут за рамки, я перебью всех до единого, пока никого не останется. Но Бьянка больше не часть твоего плана. Теперь она со мной. Если кто-то к ней приблизится, я сожгу твою организацию до основания вместе с тобой. Понял меня?

— Смелый ход во имя твоего нового пристрастия, Килл.

— Понял меня? — спрашиваю я снова.

На линии раздается тяжелый выдох Шона, затем тишина.

Я никогда так не бросал вызов Шону. В этом никогда не возникало необходимости. Я был рад делать то, что мне говорят, потому что мне это нравится.

Мне нравится быть его Жнецом, его партнером в вершении правосудия. Между нами есть негласное понимание: не я лидер Хулиганов, а он. Но я и не работаю на него. Мы равны, сражаемся на одной стороне, за одно дело.

И прибыль огромна.

Именно такие трещины в броне приведут нас к гибели. Мы оба это знаем. Но я стою на своем. Это то, что я должен был делать с самого начала. Потому что я всегда знал, что Бьянка не принадлежит этому месту. Я мог думать, что она выполняет задание своего отца, но это длилось всего несколько минут. Я всегда знал, что она не должна находиться под крышей Шона. Не под защитой кого-либо, кроме меня.

Теперь Бьянка Росси со мной. И со мной она останется.

— Ладно, — его ирландский акцент становится сильнее, когда злость усиливается. — Она остается с тобой, договорились. Я расскажу Хулиганам, что сделал Килан. Скажу, что поддерживаю твои действия. Килл, я скажу им, что мы давно за ним наблюдали, и это была его последняя ошибка. Не могу позволить, чтобы они думали, что ты сорвался из-за итальянской птички. Это вызовет недоверие, с которым мы не сможем справиться. И, Килл?

На линии наступает напряженная пауза.

— Нам нужно будет встретиться и поговорить о плане с итальянцами. Ты уверен, что она не побежит к своему отцу? Не расскажет ему, что произошло?

— Я уверен. И если война придет к нашему порогу, я смогу справиться с последствиями.

— Ладно. Надеюсь, что до этого не дойдет. Но если это случится, тебе понадобятся люди, те, которых ты не хочешь называть братьями, — после этой фразы снова наступает тишина, когда я не отвечаю.

Он не ошибается, я это знаю.

— Возьми пару дней. Пусть это дерьмо уляжется, а потом поговорим.

— Конечно, — говорю я, затем касаюсь экрана телефона, прерывая звонок. Положив телефон на столешницу, я глубоко вздыхаю. Ухватившись за край кухонного острова, я наклоняюсь вперед, опустив голову, обдумывая все возможные исходы этой ситуации. Я не наивен, чтобы верить, что всё разрешится радужно и со взаимными рукопожатиями. Я думаю о том, не подвергаю ли я Рыжую еще большей опасности, пытаясь защитить ее.