Клубничный Яд
Шрифт:
— Ки-и-илл, — она тихо протягивает мое имя, вытягивая звук.
— Тебе это нравится, детка? — рычу я, слегка двигая большим пальцем, оставляя его глубоко в ее тугой дырочке.
— Да! — шипит она.
— Да? — из моих губ вырывается грубый, голодный стон. — Это доставляет тебе удовольствие?
Мой язык скользит вверх по ее позвоночнику.
— Бьюсь об заклад, блядь, что да.
— Сильнее, — кричит она, и я едва не теряю ебанный контроль над собой. — Сильнее. Сотри
— О, ебать, — я вхожу сильнее, глубже, давая ей то, о чем она умоляет. — Ты позволила мне войти в это тело, правда, детка?
— Да, — кричит она. — Каждый раз, когда ты хочешь меня, — бери.
Ее вечное согласие заполняет пространство внутри меня, как будто мои ребра сжимаются от этого осознания, и я почти рычу от внезапного чувства полноты.
Продолжая толкаться в нее, я вынимаю большой палец из ее задницы, чтобы взять подушку и подложить ее под изголовье кровати. Это изголовье обито кожей, и холодный, твердый материал не так уж приятен для ее нежной кожи. Способ, которым я собираюсь вбиваться в Рыжую, наверняка причинит боль без дополнительной защиты в виде мягких подушек.
Я хватаюсь за изголовье обеими руками, одно колено опирается на кровать рядом с ее бедром, а стопа другой ноги прижата к матрасу. С этой новой позиции и дополнительным рычагом, в виде изголовья, я начинаю двигаться с большей силой, заполняя Бьянку быстрыми и глубокими толчками. Ее шея изгибается, а голова вдавливается в подушку с каждым моим ударом.
Звук моих яиц и бедер, ударяющихся о ее кожу, наполняет комнату вместе с ее страстными стонами. Ее киска сжимается вокруг меня, становясь еще туже, чем раньше, и ничего, я имею в виду ничего, не доставляло мне такого гребанного удовольствия.
— Господи, Бьянка, — выплевываю я, задыхаясь, пот катится с моего лба и капает ей на спину. — Мы давно к этому шли, детка. Мы всегда знали, что это произойдет, не так ли?
— С тех пор, как я украла твою монету, — ее протяжный, хриплый стон вырывается из горла. — Я собираюсь кончить — я уже кончаю!
Мои пальцы крепче сжимаются на изголовье, я толкаюсь в нее, кровать ударяется о стену, и наверняка соседи снизу уже всё слышат. Я должен быть обеспокоен тем, что ее голова бьется о подушку с каждым моим толчком, но моя потребность кончить вместе с ней слишком сильна.
И она, кажется, в полном порядке. Более чем в порядке.
Когда я понимаю, что ее оргазм начинает утихать, я отпускаю изголовье, выпрямляюсь и выхожу из нее. Срывая презерватив, я прижимаю головку своего члена к ее заднице и кончаю, выпуская свою сперму на ее сжатую дырочку. Я сжимаю свой член, кончая с глухим рыком, с трудом удерживаясь от того, чтобы вонзиться в нее. Она пока не готова к этому, но я знаю, в глубине души, что когда-нибудь она захочет. Моя грязная девочка.
— Ох, черт… — тяжело дышит она, ее мышцы ослаблены,
— Не двигайся, — сипло приказываю я, нехотя отстраняясь от нее, и спускаюсь с кровати, вытирая пот со лба предплечьем.
Я иду в ванную комнату, чтобы взять полотенце, и возвращаюсь к Рыжей, останавливаясь на мгновение, чтобы посмотреть, как моя сперма стекает по ее заднице прямо в киску. Охренительно красиво.
Я аккуратно вытираю ее, одновременно зарывая нос и рот в ее волосы.
— Ты идеальна, Бьянка, — шепчу я, вспоминая, что она назвала меня своим Волком.
Я ее Волк. И буду им, разрывая на части каждого, кто встанет между нами.
Потому что я не верю в судьбу. Но если она существует, мы только что укрепили нашу.
Легкое прикосновение Рыжей скользит по моей груди, туда-сюда, останавливаясь на каждой татуировке.
— А что насчет этой? — спрашивает она, указывая на винтажные карманные часы, вытатуированные на моей левой груди, с надписью «Потерянное время не вернуть», выгравированной на циферблате часов вместо отметок.
— Мне было восемнадцать. Это одна из первых.
— Какое именно время ты потерял?
Я провожу пальцами по ее голому боку, наслаждаясь тем, как мурашки покрывают ее кожу. Мы так и не оделись после того, как трахнулись. Уже два часа лежим здесь, обмякшие, ее тело прижато к моему боку — разговариваем и наслаждаемся уютным молчанием, когда слова не нужны. В воздухе висит запах клубники, пота и секса, словно окутывая нас влажным облаком. На мгновение — и, хотя это может показаться мимолетным, — я не чувствую себя одиноким в своей Тьме. Возможно, с ней, Богиней света, эта Тьма не так велика.
— Мое детство, Рыжая.
Я чувствую, как ее грудь слегка опускается с тихим выдохом, и я знаю, к чему это ведет. У меня нет секретов. Я расскажу ей всё, что она захочет знать, кроме того, что может подвергнуть ее опасности. Но, делая это, — рассказывая историю, написанную на моей коже, я открываю проблему, которую нужно решить, поврежденную душу, которую нужно исцелить.
Но я не такой.
— Всегда есть время, Килл. Ты можешь изменить…
— Не пытайся найти искупления во мне, Бьянка.
— Я не пытаюсь, — ее голова качается на моем плече, волосы щекочут мою челюсть. — Я просто говорю, что если ты захочешь…
— Если я захочу изменить свою жизнь, то у меня еще есть время? С чего ты взяла, что я хочу меняться? — спокойно спрашиваю я. — Ты пытаешься найти во мне что-то человеческое. Не надо. Есть моменты моего детства, по которым я скучаю. По моим родителям, к примеру. Я скучаю по последнему мгновению, когда чувствовал себя обычным человеком с предсказуемым будущим. Я скучаю по невинности и крепкому сну. Но не обольщайся, теперь я что-то другое. Что-то бесчеловечное, и я это принимаю. Приветствую. Я могу умереть завтра, и меня это устраивает.