Клубничный Яд
Шрифт:
— Отлично, — говорю, вооружившись еще парой ножей. — Пошли!
Я захлопываю багажник и направляюсь к лесу, где нас ждет особняк, который скоро превратится в «особняк смерти».
Утреннее солнце пробивается сквозь деревья, птички поют свои песни, приветствуя новый день. Они и не подозревают, что мы идем на битву, которая оставит двадцать одного человека мертвым.
Почти поэтично.
Мой телефон снова вибрирует, и я вижу сообщение от Ребела.
Имя Финна заставляет мою грудь сжаться. Но я не могу сейчас позволить себе горевать. Грусть убивает. Сейчас у меня есть только ненависть и жажда мести. Я
— Твоя семья внутри? — спрашиваю у Джино.
Мне нужно знать, кого нельзя трогать. Кровь Бьянки — под моей защитой… если только они ее не тронули.
Он качает головой.
— Думаю, нет. Люди Альдо вращаются в другом кругу, чем люди Алессандро. Лоренцо вырос в окружении другой охраны, среди своей семьи. Моя команда, братья и кузены ненавидят его людей. Лоренцо — просто богатый щенок с кучей денег и привилегиями. Я знаю, ты, наверное, ненавидишь Альдо… Честно говоря, я тоже не в восторге от него. Но это наша Cosa Nostra, наше дело. Живем ради семьи, умираем ради семьи.
— И продаете своих женщин всяким ублюдкам, у которых слишком много денег и наследственных привилегий, — отрезаю я, посылая Джино мрачный взгляд и переступая через опавшие листья и ветки.
— Вот почему я и сам стал уважать Альдо меньше, чем раньше. Были другие достойные мужчины, которые хотели заполучить руку Бьянки. Она особенная.
— Знаю, что она особенная, — рявкаю, ненавидя мысль, что другие респектабельные мужчины жаждали мою женщину. — Но это больше не важно, потому что теперь она со мной. Она теперь наша — Хулиганка.
— И ты уверен, что она этого хочет?
Моя голова резко поворачивается в его сторону, но я не вижу в его взгляде злости. Его вопрос — не вызов, а искренняя забота о кузине. И за это я уважаю Джино.
— Она уже сбежала однажды из жизни, полной коррупции, — продолжает он, — ты уверен, что она готова войти в пекло еще раз?
Чертовски хороший вопрос.
— Не знаю, — признаю я, стискивая зубы. — Я задаю себе этот вопрос каждый день с тех пор, как встретил ее.
Тишина падает на нас, лишь хруст шагов по лесной подстилке нарушает ее. У нас нет причин ладить. Нет причин даже доверять друг другу. Но он понимает, что моя цель — защитить Бьянку, иначе он не стал бы помогать мне.
И я вижу, что он такой же, как и я — человек, рожденный в семье, которая забрала у него жизнь, прежде чем он сам смог бы сделать этот выбор. Очевидно, он хочет того же, чего хочу я — вытащить Бьянку из этого Ада.
Как только мы достигаем последней линии деревьев, я протягиваю руку, чтобы остановить Джино, а глазами смотрю на трех мужчин, которые, как сказал мне Титер, будут дежурить снаружи. Не забывая при этом о двух других, стоящих за дверью, я осознаю: шум приведет к настоящей перестрелке, мы рискуем жизнью Бьянки.
— Лоренцо ждет меня и, возможно, готовится к засаде со стороны Хулиганов, — шепчу я. — Это значит, что при любом признаке боя они выйдут на улицу, паля из пушек. Это подвергнет Бьянку риску. Но в
Один из охранников, здоровенный туповатый тип, начинает подходить к деревьям неподалеку от нас. Мое тело напрягается, когда я шепчу сквозь зубы ругательства.
— Куда ты собрался? — окликает его другой охранник.
— Отлить надо. Вернусь через минуту.
Мы с Джино пригибаемся за кустами, и я спешу к деревьям, к которым направляется охранник. Подаю сигнал Джино, чтобы он оставался на месте и не шумел, пока я тихо двигаюсь в направлении тупого громилы.
Охранник проходит несколько десятков футов среди деревьев, под его огромными ногами хрустят опавшие листья и палки. Он останавливается перед большим деревом и проводит рукой по стволу. Я слышу тихий звук расстегивающейся молнии, а затем брызги мочи, ударяющиеся о ствол дерева.
Я жду, пока он закончит и застегнет штаны, тихонько подхожу сзади и быстро закрываю ему рот рукой, чтобы заглушить крики, а затем всаживаю лезвие меж ребер, прямиком в печень, зная, что, ударив в этот орган, он быстро истечет кровью. Он борется со мной, хватаясь за мою руку, закрывающую ему рот, и бьет ногами, пытаясь найти опору, но моя хватка крепнет, когда он рычит под моей ладонью. Я обхватываю его голову, словно змея, а другой рукой выкручиваю нож, чтобы ускорить процесс.
В конце концов его тело затихает, и я стою на коленях, держа его в своих объятиях, пока его движения не прекращаются совсем. Затем я убираю руку с его рта, спокойно кладу его на землю и вырываю клинок из его бока, наблюдая, как кровь стекает на грязь и землю.
«…И возвратится прах в землю,
чем он был,
и дух возвратится к Богу,
Который дал его».
Екклесиаст 12:7
Когда я был ребенком и превращался в монстра, я читал книгу от начала до конца, потом еще раз, и еще, пока не запомнил каждый стих. Я искал искупления. Я хотел понять, смогу ли я стать Жнецом для дяди и при этом считаться хорошим человеком. Вскоре я понял, что хороших людей не существует, и мне не нужно отмаливать грехи. Не было никого из плоти и крови, кому можно было бы их отпустить.
Именно тогда я по-настоящему стал Киллом.
А этот ублюдок возвращается в грязь в луже собственной мочи, и его душа принадлежит мне, чтобы выбросить ее. Я делаю это легко и без малейшего сожаления. Я делаю это во имя Бьянки Росси, моей маленькой Рыжей девочки.
Я вытираю нож о штаны мертвеца, затем встаю, внимательно осматривая поляну. Два других охранника смеются в нескольких футах от входа в особняк.
К счастью, они ничего не слышали и не заметили, как их напарника тихо убили прямо у них под носом.