Клятва
Шрифт:
Элиза сделала последний глоток и поставила пустую фарфоровую чашечку на стол.
Закат под аккомпанемент очередной попытки заставить служить… Вечер был безнадёжно испорчен.
– Убирайтесь, - перебила девушка. – Убирайтесь или я вышвырну вас отсюда.
– Госпожа, - глядя на Элизу как на неразумную маленькую девочку, терпеливо повторил западник. – Вы не понимаете…
И, похоже, только теперь обнаружил, что его слова звучат в полной тишине. Замолкли звуки флейты. Замолкли разговоры, замолк звон бокалов и чашечек.
– Вам действительно лучше уйти, - проследив его взгляд, добавила Элиза. – Если эти «неблагодарные» яратцы решат, что вы мне докучаете, вас тихонько убьют в тёмном переулке. Или, если подумают, что пытаетесь причинить мне вред, убьют прямо здесь.
– Я передам королеве ваш отказ, - мгновения спустя произнёс западник, вставая и не спуская с девушки тяжелого взгляда. – Но её предложение остаётся в силе.
Элиза равнодушно пожала плечами.
– Госпожа, я никогда не позволил бы себе нарушить ваш покой, - сунулся в её закуток взволнованный хозяин чайханы, когда западники ушли. – Но они уверяли, что хотят…
«Они просто тебе заплатили», - подумала Элиза. А вслух с улыбкой произнесла:
– Всё в порядке. И пожалуйста, вот мой счёт.
Хозяин не слишком долго отказывался от горсти золотых монет – слишком много для травяного тоника, но, по мнению Элизы, слишком мало для красивого вечера под звуки флейты.
Жаль, так грубо испорченного.
Засыпающий, тонущий в алых лучах город звенел гонгом в храме Девятки, упряжью верблюдов, монистами на поясе танцовщиц, струями воды у фонтана со столпившимися рядом верблюдами, взвизгивал колоколом на рынке рабов.
Элиза всегда обходила рынок стороной. Стоя у ворот рынка и кусая губы, она каждый раз видела себя на цепи, идущей вслед за господином. На золотой цепи, но разве есть разница?
Разве о такой жизни она когда-то мечтала?
Элиза вздохнула и случайно встретилась взглядом с проходящим мимо юношей. Медная, цепочка, узорчатые звенья, ошейник в виде ожерелья. И конец поводка – в руке девушки, милующейся со смазливым мужчиной – воином или стражником. И девушка, и мужчина были яратцами и свободными. Юноша-раб выглядел, как и Элиза – северянином. И наверняка вышел его хозяевам в копеечку – северяне с некоторых пор резко поднялись на яратском рынке в цене. Как и выходцы с востока – лет десять назад.
– Госпожа-чародейка, - склонив голову, поприветствовал Элизу мужчина-яратец, обнимая свою даму.
Элиза машинально растянула губы в улыбке.
Синие, почти как у чародейки, глаза раба изумлённо распахнулись. И сразу уткнулись в землю. В нём была ненависть. Глубоко спрятанная, почти выбитая – наверное, не раз продавался. Но ещё была.
Элиза поймала её. Как тонкую струю аромата роз. И следом – желание, как и раньше. Скривилась от омерзения. Отвернулась.
Да, она чародейка. Чародеи никогда не бывают рабами. Так утверждал Зак, но сама Элиза считала, что у чародеев всего лишь невидимая цепь.
Сворачивая в нужный проулок, девушка щёлкнула пальцами – это всегда помогало сосредоточиться. Семенящий рядом волк обернулся, навострив уши.
Над площадью у рынка взлетела, удивлённо крича, чайка. В алом закатном свете её силуэт колебался, как мираж – или у Элизы снова перед глазами стоял туман?
Медное ожерелье-ошейник, сверкнув, упало неподалёку от девушки.
– Волк, нельзя, - пробормотала чародейка, ускоряя шаг.
Дёрнувшийся было понюхать волк побежал за ней.
Элиза отлично знала, что ей не придётся разбираться с недовольными господами-яратцами, оставшимися без раба, что с неё даже денег не потребуют. Но от этого её собственная невидимая цепь как будто сделалась тяжелее.
Заплатит яратцам их король. Как всегда он делал для Зака, как – не задавая вопросов – делал и для неё.
А цепь всё тяжелела.
– Милая Лиззетта вернулась, - отрываясь от кальяна, улыбнулся чародей Ярати Заккерий. – Ну как – снова размышляла о смысле жизни в самой дорогой чайхане столицы? Под звуки флейты и суры у тебя это неплохо получается. Или торчала на Лысой горе, разглядывая город с высоты птичьего полёта, раздумывая о том, как юную птичку снова посадили в золотую клетку? Ну, тогда день прожит не зря! – и, рассмеявшись, приложился к трубке, вдыхая ароматный дым.
Элиза поморщилась, кивком отпустила морщащего нос волка и прошла к груде раскиданных рядом с кальяном подушек.
– Я думала, ты будешь в отъезде ещё месяц.
– С какой стати?
– махнул рукой чародей, подтягивая под себя ещё одну подушку. – Скучно, и нет общества прелестной страдающей девицы, имеющей дурную склонность читать чужие мысли. Милая Лиззетта, рядом с тобой отлично получается думать о жизни. И даже о подступающей старости. Глядя на тебя, я верю, что молодость ужасна.
– Тебе нравится надо мной смеяться, - вздохнула Элиза, обнимая колени. – Зачем ты ездил? Очередной приказ короля Овидия?
– Лиззетта, детка, - усмехнулся Заккерий, – не доросла ты ещё до взрослых заговоров. Думай о клетке, жалей себя, оно приятнее.
– Ты не понимаешь!..
– Куда мне!
– хмыкнул Зак.
– Кстати, милая, та синеглазая чайка, которая недавно пролетела над Торговой площадью… Ты думаешь, она полетит домой, на Север?
Элиза подняла голову.
– А ты полагаешь, останется здесь, ибо по своей натуре все люди рабы? – фыркнула она.
– Даже не знаю, - улыбнулся чародей. – Моё воображение отказывается представлять, зачем ты вообще это сделала. Через семь дней заклятье спадёт, и твоего соотечественника снова сцапают работорговцы.
– За семь дней можно улететь из Ярати на Север!
– Дурочка, - беззлобно рассмеялся Зак. – Кто его там ждёт? Похоронившие его родные будут очень рады бывшему рабу, поверь мне – учитывая, какой налог придётся заплатить за его возвращение их лорду… Ну да ладно.
Элиза скорчилась на подушках, глядя в пол.