Ключ
Шрифт:
— Вы нас покидаете?
Это маленькое словечко «нас» чуть было не сломало твердое решение Софьи. Да, она покидала не только Трофима Колобка…
— Я ухожу домой.
— Вы мне… вы мне так понравились…
— Знаю. Хороший ты парень, Демид. Даже странно, не сказалось влияние Колобка. Возможно, потому, что рядом были другие люди. Счастливо и спасибо тебе.
— Софья Павловна, — через силу проговорил Демид, — а если бы… он разорвал книжечку, вы остались бы?
— Нет, — просто ответила Софья.
— Деньги ему я все равно отдам.
— Это твое дело.
— А он, может, не такой уж плохой, как вам показалось…
— Возможно, что так, однако… Понимаешь, это не просто подлость, а куда страшнее — мещанство, оно вбирает в себя целый комплекс понятий: восхищение собой, презрение к людям, скупость, духовная ограниченность…
— Но ведь он не отдал меня в интернат, хотя в том, как я сейчас понимаю, ничего страшного не было.
— Хороший ты парень, Демид.
Потом настала подозрительно долгая пауза, и Трофим Иванович готов был поклясться, что Софья поцеловала на прощание Демида, и снова послышался взволнованный голос:
— Можно вас проводить? Ведь чемодан тяжелый…
— Нет, легкий. Ну, всего хорошего.
Когда Софья вышла, в коридоре никого не было. «Тем лучше», — подумала она, направляясь к дверям уверенно, не крадучись. Закрыла их за собой крепко, но спокойно, как человек, который не подчеркивает свой уход.
Тишина наступила в коммунальной квартире на Фабричной улице. И именно эта тишина доконала Колобка, окончательно убедила в том, что все кончено и Софья к нему больше никогда не вернется.
Трофим Иванович почувствовал себя глубоко и несправедливо обиженным. Вдруг в памяти всплыли слова, сказанные четко, безжалостно: «Послушай, Демид, тебе никогда не хотелось набить морду Трофиму Ивановичу?» Вот как она заговорила, да еще и на «ты»! Это за его-то доброту и щедрость?
Колобок не просто вышел из своей комнаты, его вынесла черная волна ненависти. Потом он, всегда такой уравновешенный, спокойный, не мог вспомнить, как вел себя в ту минуту, что делал, и этот провал в памяти вызывал страх.
Он сделал несколько тяжелых шагов к комнате Демида, и ему вдруг показалось, будто и сейчас там звучит голос Софьи. Уже не владея собой, он с силой рванул дверь, та легко отворилась.
Демид сидел у столика швейной машинки и бесшумно крутил колесо. Увидев Колобка, его налитые кровью глаза, он прищурился, кровь отхлынула от лица, но, как ни странно, нажимать на педаль не перестал.
— Ты что делаешь, идиот?
«Тебе не хотелось набить морду?» Слова вдруг прозвучали в ушах Колобка так отчетливо, словно их произнесли вслух…
«Набить морду? Сейчас я тебе покажу, как бьют морду!» — успел подумать Трофим Иванович и, наливаясь яростью, с размаху ударил Демида. Тот, вскрикнув, упал со стула. Колобок ударил на этот раз ногой, еще и еще раз, бил, не разбирая, куда бьет, и Демид уже не кричал, только тело его содрогалось от ударов, и руки конвульсивно защищали голову.
— Я тебе покажу, щенок! — крикнул Трофим Иванович и вдруг опомнился, его обдало холодным потом.
Страх ответственности за содеянное привел его в чувство. А что если придется отправлять парня в больницу? Что если тот умрет? Это же тюрьма, верная тюрьма!
— Что тут у вас происходит? — раздался за спиной голос Павлова.
— Ничего, ничего, Семен Александрович! — Голос Колобка прозвучал хоть и напряженно, но медово, льстиво. — Просто совершился акт нормального воспитания.
— Я вижу, — сказал Павлов. — А ну, отойдите.
— Вы не имеете права вмешиваться… — запальчиво начал было Колобок.
— Имею, — оборвал его Павлов, — отойди, говорю тебе! — И несмотря на то что был на целую голову ниже Трофима Ивановича, тот послушался. Бледнея, он смотрел на Демида: парень стоял на коленях, обессиленно навалившись грудью на кровать, руки все еще защищали голову.
«Нет, нет, я не убил его, — успокаивал себя Колобок. — Он жив».
— Где болит? — спросил Павлов, дотронувшись до плеча Демида.
Тело сковало болью, от малейшего движения темнело в глазах, но Демид нашел в себе силы подняться, сначала сесть на постель, потом встать на ноги. Его била дрожь, как в лихорадке, и он с трудом сдерживался, чтобы не стучать зубами.
— Где болит? — допытывался Павлов.
— Ничего, Семен Александрович, — не узнавая своего голоса, сказал юноша, — ничего страшного.
— Я и вижу… Сейчас вызову «Скорую помощь» и милицию.
— Семен Александрович, — протянул тонко, дрожащим голосом Колобок, и было удивительно это несоответствие тонкого, перепуганного голоса и крупного мужского тела, — разве вы не учили своего ребенка?
— Что случилось? — послышался хриплый, прокуренный женский голос. Это вышла из своей комнаты Ольга Степановна.
— Ничего, ничего, некоторые недоразумения среди близких, — дрожащим дискантом проговорил Колобок.
— Все хорошо, Ольга Степановна, — и снова голос Демида прозвучал по-чужому, странно, — не беспокойтесь…
Договорить он не успел, перед глазами поплыли, все сужаясь и сужаясь, концентрические черные круги; стараясь за что-то ухватиться, но хватая руками лишь воздух, юноша рухнул на пол.
— «Скорую помощь». Немедленно, — скомандовала Ольга Степановна.
Когда приехала женщина-врач, Демид уже пришел в себя.
— Кто тебя так отделал? — спросила она.
— Упал с окна, — ответил Демид. — Хотел костыль забить и сорвался. Об этот железный столик ударился.
— Плохо выдумываешь, — сказала доктор. — Здесь болит? Согни колено.