Ключ
Шрифт:
— Я около него до последней минуты была. Отец мой, — она на мгновение смутилась, замялась, явно не желая говорить правду и все-таки понимая, что не сказать просто невозможно, — отец прихворнул немного, сидел дома, одним словом, в больнице была я. И дед взял с меня слово, что я передам тебе его книги. Он так и сказал: «Дело всей моей жизни»…
— Зачем мне они?
— Это твое дело. А мое — передать их тебе, иначе дед по ночам будет сниться… Я его любила.
Демид внимательно посмотрел на Ларису: возможно, он слишком легко, слишком просто относился к девушке.
— А мне он не будет сниться?
— Нет, для этого надо очень любить человека. И на твоем бы месте я не смеялась. Ты можешь сделать с этими книгами все, что захочешь, я никогда о них не спрошу. Можешь выбросить, сжечь. Но прежде подумай, что книгам этим человек отдал всю жизнь. Держи.
Она развернула газету, и Демид увидел три фолианта, переплетенные в кожу.
— Я их не возьму, — решительно сказал Демид.
— Тут тебе еще есть письмо. Прочти.
— Не хочу.
— Ну так я тебе прочту.
Девушка раскрыла тяжелую книгу, взяла лист бумаги, исписанный ровными строками. Рука, которая писала их, была крепкой и сильной. И ощущение этой сейчас уже не существующей, но явной силы заставило Демида быть внимательным.
— Он написал это в день смерти. Слушай. «В руки твои отдаю дело моей жизни. Доведи его до конца, проверь, правильной ли была моя мысль. Умоляю тебя, проверь! Счастья тебе и удачи. Аполлон Вовгура».
— Как молитва, — сказал Демид.
— Вот именно, как молитва. Мечта!
— Мечта! — неожиданно со злостью выкрикнул Демид. — Хороша мечта — сесть в тюрьму? Это твоя мечта? Космос, понимаю, мечта! Победить рак — вот это мечта! Сделать так, чтобы на земле голодных не было, — мечта! А тут что? Технически, может, и представляет интерес…
— А все-таки мечта, — упрямо, глядя в одну точку, как загипнотизированная, повторила девушка. — А у тебя и такой нет.
— Вот что правда, то правда, — постепенно успокаиваясь, произнес Демид.
— Это разговор на будущее, потому что в ближайшее время тебе будет не до мечтаний. Наши дома сносят, нас переселят, а здесь развернется новая стройка.
— Как это — сносят? — остолбенел Демид.
— Очень просто — бульдозером. И правильно делают. Я бы эти клоповники давно посносила.
— Подожди, а нас куда?
— Не бойся. Советская власть на улицу не выбросит.
— Да нет, я не этого боюсь… Как мне дальше жить?
— Так, как жил. Может, не в центре, а на окраине…
— А Трофим Иванович?
— Уж он-то себе комнату, а то и целую квартиру отхватит, можешь быть уверен.
— Не имеешь права так говорить о нем.
— Имею. Ты из-за него неделю в больнице провалялся, в армию не попал.
Лариса резко поднялась со стула, окинула Демида внимательным взглядом:
— И что дед нашел в тебе? Ведь ничего интересного в тебе нет. Не мог мне доверить свои книги!
Лицо ее от гнева порозовело, стало на редкость красивым, в нем словно бы проступили другие черты — взрослой девушки, той, какой станет Лариса через три-четыре года, и Демид невольно воскликнул:
— Какая же ты хорошенькая, когда злишься!
— Подумаешь, открытие сделал, — раздражение не оставляло Ларису. — Буду и красивой и счастливой. А на таких, как ты, даже и не взгляну.
— И правильно сделаешь, — согласился Демид. — Тебе под стать знаменитый спортсмен, или артист, или эстрадный конферансье, я — неподходящая кандидатура. Ты действительно будешь красавицей, это я тебе могу наперед сказать. И знаешь, я только сейчас понял — есть у меня все-таки мечта.
— У тебя? — криво усмехнулась Лариса.
— Представь себе. Я хочу быть счастливым, хочу встретить такую девушку, которую полюблю больше жизни, и она меня полюбит… Может, она не будет красавицей…
— Это облегчает задачу, — насмешливо бросила Лариса.
— Может, и облегчает, не знаю. Я всю жизнь страшно хочу кого-то любить. Вот ты о Трофиме Ивановиче горькие, хотя и справедливые, слова сказала. В нем, может быть, много отрицательных черт, но есть одна, на мой взгляд, самая главная: он верный. В решительную минуту моей жизни он меня не бросил.
— Пойдет с тобой в разведку, проявит чуткость…
— Перестань! Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду.
Лариса хотела возразить, бросить в лицо Демиду что-то обидное, но овладела собой и улыбнулась.
— Молодец, — сказал Демид.
— Почему?
— Потому что смогла улыбнуться. Пожалуй, ты намного лучше, чем кажешься.
— А я тебе кажусь плохой?
— Нет, просто ты очень современная. Из двадцать первого столетия.
— Зато ты из мезозойской эры.
— В мезозойской эре людей еще не было, — улыбнулся Демид.
— Что тебя развеселило? Моя необразованность?
— Нет, конечно. Мы с тобой ссоримся, как муж с женой…
— Муж с женой? Ну, знаешь, придет же такое в голову!
— Не беспокойся. Я пошутил, конечно. И, наверное, неудачно. Прости. Об этом я просто не думал.
— Отчего же? Недостойна тебя?
Странное чувство наполнило сердце Ларисы, она не могла понять, что происходит с ней, отчего вдруг так обидно стало от слов Демида. Обидно и горько. И захотелось заглянуть в его синие глаза, понять наконец, какой у них оттенок.
— Несерьезный у нас разговор, — сказал Демид и ладонью похлопал по своей постели. — Садись сюда.
— С какой это радости я буду с тобой рассиживать…