Ключи к полуночи
Шрифт:
Стремясь к боли, он начал последнее на сегодня упражнение — комплекс Джефферсона. Расставив ноги на ширину двадцать четыре дюйма, он присел на корточки над штангой и захватил ее — правая рука впереди, левая — сзади. Глубоко вдохнув, а затем выдохнув, он поднялся до положения стоя, поднимая при этом штангу вверх до промежности. Его икры и верхняя часть бедер задрожали от напряжения и боли. Он опять присел на корточки, поколебался только секунду и снова поднялся со штангой. Его ноги как будто были в огне. Он задыхался. Лицо красное. Накачанные мышцы на шее и плечах были как канаты. Глаза застилал пот. Его голубые боксерские
Другие люди занимаются штангой по разным причинам. Некоторые — чтобы улучшить здоровье. Другие хотят лучше выглядеть. Третьи — чтобы иметь успех у женщин, которым нравятся культуристы. Четвертые — по причинам самозащиты. Для кого-то это игра, для кого-то — спорт, а для кого-то — искусство.
Для Игнасио Каррераса все эти причины были второстепенными.
— Семь, — сказал Паз.
— Господи! — произнес Каррерас.
— Восемь, — сказал Паз.
Каррерас выдерживал эту пытку потому, что был одержим жаждой власти. Он хотел обладать всеми видами власти над другими людьми — финансовой, политической, психологической и физической. По его образу мышления получалось совсем нехорошо, когда при большом богатстве ты физически слаб. Он мог уничтожить своих врагов голыми руками, так же как и при помощи денег, которыми он безмерно наслаждался.
— Десять, — сказал Паз.
Каррерас положил штангу и вытер руки полотенцем.
— Отлично, — сказал Паз.
— Нет.
Каррерас подошел к зеркалу в полный рост и встал перед ним в позу, рассматривая каждый видимый мускул своего тела и изучая, что бы еще улучшить в этом плане.
— Превосходно, — сказал Паз.
— Чем старше я становлюсь, тем труднее становится совершенствовать тело. Фактически, мне кажется, что прогресса нет вообще. Последние дни идет битва за то, чтобы остаться на достигнутом уровне.
— Ерунда, — сказал Паз. — Вы в отличной форме.
— В недостаточно отличной.
— Со временем будет еще лучше.
— Никогда не станет так, чтобы мне понравилось.
— Мадам Дюмон ожидает в передней, — сказал Паз.
— Она может и подождать, — произнес Каррерас.
Он оставил Паза одного и пошел наверх в спальню на третьем этаже.
Это была классическая комната, в стиле восемнадцатого века. Потолок, высокий и белый, богато украшался лепкой, над мраморным камином в три ряда располагались геральдические лилии. Вся резьба по дереву была покрашена в бледно-серый цвет, а стены были оклеены двухцветными золотистыми в полоску обоями. Кровать в стиле Людовика XVI имела высокие спинки как у изголовья, так и в ногах. Они были обтянуты шелком с красно-золотистым лиственным узором в тон небольшому балдахину и покрывалу. Прямо напротив кровати, в ногах, около стены стояли два шкафчика, с выдвижными ящиками, сделанных также в стиле Людовика XVI. Они были выполнены из красного дерева. На ящиках и дверцах были прикреплены разрисованные таблички. Один из углов комнаты занимала большая арфа работы XVIII века. Инструмент был украшен замысловатыми завитками, позолочен и имея совершеннейшее звучание.
В этой комнате Игнасио Каррерас выглядел как обезьяна, неожиданно ввалившаяся во время чаепития.
Он стянул свои влажные боксерские трусы, прошел в огромную ванную и провел минут десять в соседней комнате-сауне. Он думал о мадам Мари Дюмон, нетерпеливо ожидающей внизу, и улыбался. Еще полчаса он отмокал в большой ванне, массируя под водой ноги, затем выстрадал ледяной душ, однако внутри ему было тепло, когда он представлял Мари, закипающую там внизу, в передней комнате.
Энергично растерев себя полотенцем, он надел халат и вышел в комнату как раз перед тем, как зазвонил телефон.
Паз ответил внизу и перезвонил наверх.
Каррерас снял трубку.
— Да?
— Лондон на первой линии, — сказал Паз.
— Марлоу?
— Нет. Толстяк.
— Он в Лондоне?
— Так он говорит.
— Соедини и проследи, чтобы мадам Дюмон не подслушала.
— Да, сэр, — сказал Паз.
Каррерас включил соединяющее устройство.
Петерсон произнес:
— Игнасио?
— Да, где вы?
— В конторе Марлоу. Можно говорить?
— Как всегда. Что вы делаете в Лондоне?
— Хантер и девчонка прибывают сюда сегодня вечером, — сказал Петерсон.
— Ротенхаузен клялся, что она никогда не сможет покинуть Японию.
— Он ошибался. Вы можете быстро перемещаться?
— Конечно.
— Поезжайте к Ротенхаузену в Сант-Мориц.
— Я поеду сегодня же вечером, — сказал Каррерас.
— А мы постараемся навести Хантера на след нашего доброго доктора, как и договаривались.
— Вы уже все приготовили в Лондоне?
— Не все, — сказал толстяк, — только то, что касается Хантера и девчонки.
— Ну и хорошо. Марлоу не подходит, чтобы держать в руках все нити.
— Я понимаю.
— От этого у него повышается давление.
— Я уже заметил.
— Он нарушил кое-какие правила. Например, попытался вытянуть из меня ее настоящее имя.
— Из меня тоже, — сказал Петерсон.
— Он как-то глупо угрожал.
— Разве может быть что-то глупее того, что я услышал, — сказал толстяк.
— Я рекомендовал отослать его, — сказал Каррерас.
— Я тоже.
— Если это будет одобрено, я лично займусь им.
— Дорогой Игнасио, это не будет какая-нибудь радикальная перемена. Всего лишь поездка домой.
— Если будут одобрены более сильные меры, я хочу сам выполнить эту работу.
— Не беспокойтесь, никто не собирается отнимать у вас ваше хобби.
— Мы увидимся в Морице? — спросил Каррерас.
— Конечно, — сказал толстяк. — Думаю, я возьму несколько уроков катания на лыжах.
Каррерас рассмеялся.
— Это будет незабываемое зрелище.
— Правда? — Петерсон тоже засмеялся и повесил трубку.
Этот же телефон служил и для внутренней связи. Каррерас позвонил в переднюю.
— Да, сэр? — это был Паз.
— Мадам Дюмон может подняться сейчас наверх.
— Хорошо, сэр.
— А ты упакуй свой чемодан. Через несколько часов мы отправляемся в Сант-Мориц.
— Да, сэр.
Каррерас положил трубку и прошел к двери, за которой был спрятан полностью укомплектованный бар. Он начал смешивать напитки: апельсиновый сок и два сырых яйца для себя и водку с тоником — для Мари Дюмон.