Книга из человеческой кожи
Шрифт:
Другой пеон грубовато заявил:
– Было, бы лучше, если бы мы уберегли это создание от несчастий.
Их прервал чей-то хриплый голос:
– Тогда давайте потеряем девчонку, а вместе с ней «случайно» потеряем и все ее приданое. Это ж какое сокровище! Можно зарыть его в снег, а потом вернуться, когда уляжется шум. Для нее так выйдет милосерднее. А для нас – такой шанс выпадает раз в жизни!
Последовало одобрительное ворчание пеонов, протестовал один лишь Арсе.
Другой грубый голос предложил:
– Мы уже спасли ей жизнь один раз, а ведь мы еще даже не подошли к Арекипе. Давайте скажем ей так: мы сбросим ее сокровища в пропасть, если она не поклянется жизнью своего брата, что будет молиться за каждого
Arrieroс сомнением осведомился:
– А как мы узнаем, что она сдержала слово?
– Если с кем-либо из нас что-нибудь случится, мы будем знать, что она нарушила обещание. Она должна молиться за нас каждый день.
– Нет! Каждый час!
– Христианские молитвы! – презрительно пробормотал один из пеонов.
– Ну, ты же не станешь ожидать, что она будет молиться духу Пачакамака, [136] а? Да и какая разница, какие слова буду, вылетать у девчонки изо рта, – я думаю, что правильный бог услышит правильные молитвы.
136
Пачакамак (Пача Камак) – буквально «Творец Вселенной», божество, которому поклонялись в городе Пачакамак (древнее государство Ичама). После завоевания государства Ичама инками последние приняли и культ Пача Камака.
После горячих дебатов пеоны сошлись на молитве о каждом из них каждые два часа в будние дни и каждый час – по воскресеньям. Они долго спорили об особой молитве святой Гертруде, которая наверняка спасает тысячу душ всякий раз, как ее произносят.
Арсе воскликнул:
– И святой Агуэде, чтобы остановила землетрясения!
– Значит, она останется жить. А как насчет ее сокровищ?
Arrieroзакричал:
– Да вы ничего не понимаете! Если она прибудет без сокровищ, эти продажные коровы в монастыре попросту не примут ее. Они сдадут ее в ближайший бордель. И тогда нам от нее не будет никакого толку. Господь не слышит молитв шлюх, потому что ангелы заглушают их своим пением. Так мы запросто можем сгореть в аду. Что вы предпочтете, несколько золотых монет или вечное спасение, вы, жалкие собаки? Да и в любом случае, вам никогда не продать золото или статуэтки так, чтобы не навлечь на себяподозрения. Или вы хотите сказать, что в Перу полным-полно венецианских древностей? Стоит ли однодневное богатство того, чтобы быть повешенным?
Вот так и вышло, что доброта Арсе и благоразумие arrieroспасли мне жизнь.
Я хранила на лице непроницаемую маску и кивнула в знак согласия, когда они принялись перечислять все страшные последствия, которые обрушатся на моего брата, если я не соглашусь молиться за них каждый день. Им даже не пришло в голову, что у меня могут быть причины усомниться в милосердии Господа, как и в том, что он станет меня слушать. Или что вне зависимости от того, сколько лет мне предстоит провести на коленях, я предпочла бы молиться за души их мулов, чем за душу Мингуилло.
К этому времени поспел обед: жилистая курица, дуэль с которой мои зубы проиграли заранее. Пеоны принялись спорить о том, в каком же году родилась эта курица, и обо мне благополучно забыли.
– Кинь что-нибудь в желудок, девочка, – посоветовал Арсе, протягивая мне мою порцию. – Завтра мы пойдем еще выше. Может, это последнее, что тебе удастся проглотить.
Доктор Санто Альдобрандини
Хотя Библия благосклонно отзывается о подобных предприятиях, путешествия по горам разрушают человеческое тело. Если Марчелла переживет холод, ей предстоит справиться еще и с горной болезнью.
Я проконсультировался с Джоном Арбетнотом, точнее, с его «Очерками о воздействии воздуха на человеческое тело», изданными в 1733 году. Он повествовал о путешествии Джозефа д'Акосты на горные вершины Перу, где его и его товарищей терзала желчная рвота, вызванная разреженной атмосферой и холодом. Они хватали воздух широко раскрытыми ртами, подобно рыбам, выброшенным приливом на берег. Каждый шаг давался им с величайшим трудом: ноги как будто налились свинцом.
А Марчелле каждый шаг давался в два раза труднее, чем любому другому человеку.
Марчелла Фазан
С наступлением утра туман, застилавший мне глаза, рассеялся. Когда мы снова двинулись в путь, Арсе поехал рядом со мной и рассказал о том, что они сделали, дабы не дать мне замерзнуть до смерти накануне. После этого я легла вниз лицом на повозке. Я не могла заставить себя взглянуть этим людям в глаза. Ведь каждый из них видел – и даже трогал – мое обнаженное тело. Они рассмотрели меня лучше врача, даже лучше Санто.
А потом меня свалила puna. [137] Всю свою жизнь я прожила на равнине, на уровне моря. Горы забрали весь воздух у меня из легких, и мир в моих глазах подернулся стеклянной дымкой. Я вновь соскользнула в состояние тупого оцепенения, из которого вышла тогда, когда мы опустились ниже, но тут взбунтовался мой желудок. Меня вырвало мясом, водой и слизью, приступы тошноты накатывали один за другим, пока не осталась одна только слюна.
137
Горная болезнь (исп.).
– Aqui hay mucha puna, [138] – согласился Арсе, отступая в сторону, чтобы не попасть под струи жидкости, извергавшиеся из моего желудка. – Но видела бы ты Париакаку! – воскликнул он. – Тогда бы тебя вообще вывернуло наизнанку, до самых коленок! Здесь еще хорошая puna.А там – очень плохая.
– Мы будем идти через Париакаку? – с тревогой поинтересовалась я.
– Нет. Но если госпожа хочет взглянуть… – пошутил arri'era.Когда мы достигли высшей точки своего путешествия, пеоны принялись издавать совершенно дикие звуки, очень похожие на ржание мулов. Я решила, что таким образом они выражают облегчение и радость. В суматохе сундук свалился со спины одного из животных, и до моего слуха донесся зловещий звон разбитого стекла.
138
Здесь:сильная горная болезнь (искаж. исп.).
С вершины этой горы я впервые увидела белый город, который лежал впереди, словно игрушка на ладони какого-нибудь святого. По мере того как мы спускались все ниже, ко мне возвращались силы. Пальцами в меховых рукавичках я рисовала портреты каждого из пеонов, которые принимали их с многочисленными изъявлениями благодарности и поклонами.
Этой ночью, когда храп пеонов возвестил, что я наконец осталась одна, я нарисовала карандашом портрет Санто и заснула, подложив его под щеку.
– Твой брат? – разбудил меня вопросом Арсе, протягивая кружку с чаем из листьев коки. – Не брат, – прочел он ответ по моему лицу. Он бережно взял из моих рук рисунок. – Я сохраню его для тебя, девочка. Тебе нельзя брать его с собой в монастырь.