Книга из человеческой кожи
Шрифт:
Хэмиш Гилфитер подтолкнул ко мне по столу коробку сигар.
– Я не курю и никогда не…
– Это для ваших пеонов, [133] девочка моя. Сигара, поднесенная с церемонной вежливостью, завоюет их расположение скорее, чем любые чаевые. Сигары – это ходовой товар для мужчин и для женщин. Раздавайте их с умом, и вы будете процветать среди людей, чья помощь вам потребуется.
Он поцеловал мне руку и крепко пожал ее, в качестве последнего подарка презентовав мне баночку огуречной помады.
133
Пеон – батрак,
– Прощайте, дорогая моя. Втирайте ее в кожу лица, когда наступят холода, остригите ногти и не суйте пальцы в рот, чтобы согреть их. Ни в коем случае не засыпайте, если почувствуете, что замерзаете, и тогда я буду спокоен, девочка моя.
Джанни дель Бокколе
Через девять недель я получил целых пять писем, завернутых в мягкий пакет и отправленных аж из самой Шотландии. Они пришли от человека по имени Хэмиш Гилфитер, благословен будь он тысячу раз, потому что он проводил нашу Марчеллу живой и здоровой через океан, а потом передал в руки крепких мужчин, которым он сунул кое-что, дабы они благополучно переправили ее через горы.
Он видел нашу девочку, писал он, в бодром расположении духа и добром здравии. Морское путешествие пошло ей на пользу и укрепило ее. Она ласково отзывалась обо мне и хотела дать мне знать, что с ней все в порядке.
Там была еще чудесная маленькая записочка лично для меня, в которой она описывала смешные случаи из своего путешествия, и даже несколько рисунков, дабы показать, что она пребывает в хорошем настроении.
Мягкая ткань, в которую были завернуты письма, оказалась шотландским пледом, который я отдал Анне, и она пришла в полный восторг. Цвета, на мой вкус, были чересчур уж яркими, но она заверила меня, что это – последний писк моды.
Письмо Санто я лично доставил в его берлогу в Каннареджио. Для меня это был еще один подарок, когда я увидел, как засветилось его лицо, едва он взял в руки пакет. Я заметил, как из него выскользнул локон волос и намотался ему на палец.
Теперь, благодаря мистеру Гилфитеру, у нас было кое-что, не то чтобы надежда, но по крайней мере свеча, которую можно было зажечь и посмотреть, не идет ли к нам надежда.
Доктор Санто Альдобрандини
Я приобрел карту Южной Америки. Я в ужасе смотрел на ледяные поля и убийственные горные пики.
Против моей воли эта карта навеяла на меня мрачные воспоминания о гибели наших венецианских солдат, которых я не смог спасти в безжалостных снежных заносах России.
Перед смертью многие из этих обреченных проявляли признаки помешательства и снежной слепоты. Они теряли способность говорить. Они продолжали шагать вперед, подталкиваемые своими товарищами. Но если они выбивались из общего строя, то постепенно отставали и падали в снег, где и умирали.
А если они попадали в тепло, то их ждала еще худшая участь. Отмороженные конечности оттаивали только для того, чтобы пасть жертвой скоротечной гангрены, которая жадно пожирала все тело, иногда придавая матовое свечение, смертельно красивое, их коже. А потом человек задыхался и умирал от гнилостного воспаления легких. Другие же, чья кровь превратилась в лед, просто падали перед огнем, чтобы больше уже не подняться.
Синьора Сасия, сострадательно хмурясь, учила меня испанским словам: los pulmones, elhielo, la gangrena, piel luminosa, la muerte– легкие, лед, гангрена, светящаяся кожа, смерть,
Марчелла Фазан
В путешествии через горы меня должны были сопровождать arriro,трое пеонов и шесть мулов, нагруженных
Сигары Хэмиша Гилфитера и впрямь обеспечили мне максимально возможный комфорт и удобства. Я с улыбкой раздала их в первый же день. После этого пеоны обращались со мной очень по-доброму и даже пытались говорить на сносном испанском в моем присутствии.
Вскоре после того, как мы выехали из города, дорога ста тяжелой и крутой. В первый же день я заметила хищную пти цу, вырывавшую клочья мяса из спины хромой, но еще живой лошади, а бедное животное отвечало лишь жалобным ржанием. Пеон по имени Арсе милосердно оборвал муки лошади выстрелом из мушкета. Поднявшись еще выше, мы наткнулись на мумифицированные трупы мулов. Арсе показал мне как солнце и пронизывающий ветер превратили их в бумажные макеты самих себя: спрыгнув со своего вьючного животного, он приподнял скелет одного из мертвых мулов одной рукой. Затем он заставил спешиться и меня, чтобы я убедилась сама, какой он сухой и легкий. Часом позже Арсе указал на труп человека, которому тоже предстояло превратиться в такое же невесомое существо.
Ночевали мы на полуразрушенных почтовых станциях, где спать приходилось прямо на земляном полу в комнатах без дверей, а ели в pulperias [134] в окружении пьяных местных жителей. Менять белье удавалось только раз в четыре дня. Мы ели оливки в липком масле, жареную баранину без соли и сушеную говядину, которая на вкус и запах была похожа на полоски кожи, оторванные от седла.
Зеленые поля, аккуратные, как лужайки перед виллами, чередовались с горными перевалами, где один неверный шаг мог привести к падению с огромной высоты на скалы внизу. И с каждым шагом путь становился все труднее, а холод – все сильнее.
134
Пульперия – продуктовая лавка, где продаются также товары первой необходимости и имеется распивочная (ucn.).
– Грейтесь! Грейтесь вот так! – настоятельно призывал меня один из пеонов, когда мы остановились, чтобы передохнуть.
Они скакали и размахивали руками, как дервиши, выкрикивая:
– Alalau! Alalau!
Казалось, это слово способно согреть само по себе, и я изо всех сил старалась следовать их примеру, вертясь в каком-то подобии танца вокруг своего костыля.
Холод сначала замедлил кровообращение. Кровь, казалось, застревала у меня в сердце, не желая двигаться к границам моего тела, а уши, нос и пальцы обрели синевато-багровый оттенок. Я ощутила слабость и апатию, преодолеть которые у меня уже не оставалось сил. Руки и ноги перестали повиноваться моей ослабевшей воле. Естественные потребности организма исчезли почти полностью. Кожа на голове у корней волос съежилась. Лицо покрылось морщинами и складками и стало походить на печеное яблоко. Мои онемевшие пальцы утратили чувствительность – они бы не ощутили разницы между лезвием ножа и шелковой подушкой. Язык мой забыл, как различать вкус.
Наконец, меня стала одолевать сонливость. Мне хотелось заснуть любой ценой, просто прилечь на снег, хотя бы на четверть часика. Я умоляла, чтобы мне позволили сделать это. Но пеоны отвечали, что если я засну, то уже не проснусь никогда.
– А для чего ей вообще просыпаться? – услышала я бормотание одного из них. – Бедная девочка.
«Потому что этого хотел бы Санто, – подумала я. – Чтобы Санто мог поцеловать меня снова».
Сестра Лорета