Книга магов (антология)
Шрифт:
Словно в ответ на его взгляд по сизоватой осоке прошелестел слабенький ветерок и стих столь же внезапно, как и появился. Бородач вздрогнул и прикусил губу, шумно вдохнул, сделал несколько робких шагов и замер у самой границы странного круга.
Старик кивнул, угадывая не заданный вслух вопрос: «Да, мы действительно уже здесь».
— Ну что… идем? — осторожно, словно ступая в болотную зыбь, шагнул вперед бородатый здоровяк.
Земля под осокой была самой обычной — твердой. Здоровяк прошел метра полтора и снова остановился, обернувшись к спутникам. Старческая рука на миг судорожно сжала плечо Гихора;
— Вот и все…
Храм, ради которого люди проделали долгий и нелегкий путь, возник внезапно. Не открылся, не выглянул из-за скал — именно возник вокруг: они некоторое время неторопливо брели по осоке, и в душах у старших с каждым шагом росла невольная тревога, заставляющая сжимать волю в кулак (Гихор был слишком молод, чтобы до конца понять, на что идет и чем рискует); никто не успел уловить тот миг, когда вместо сизовато-зеленых стеблей под ногами вдруг заблестели полированные каменные плиты, а свет солнца заменило сияние причудливых спиралевидных светильников, отражающихся в глянце черных мраморных стен. Была долина — стал Храм. И все.
От неожиданности подросток приоткрыл рот, бородач привычно отставил ногу назад, рефлекторно готовясь принять боевую стойку, а старик снова улыбнулся. Нервно. Чуть-чуть.
Теперь они находились в полукруглом зале с несколькими бассейнами, наполненными темной, почти черной, слабо мерцающей водой.
— Благодарим за то, что Ты принял нас! — торжественно, но чуть хрипловато (в горле у него пересохло) проговорил старик и встал на колени, глядя на голую черную стену впереди себя. Следом за ним порывисто опустился на пол Гихор, чуть замешкался, но последовал их примеру и бородач-здоровяк.
— Вы пришли… — гулкий как эхо голос, казалось, заструился сразу из всех стен. — Пусть говорит старший!
— Мы, нижайше кланяясь, просим… — Старик долго готовился к этому моменту, но от волнения оказался не в силах произнести вслух то, что тысячекратно повторял про себя.
— Заложника… — подсказал здоровяк, но тут же прикусил губу: отвечать было приказано не ему.
Старик с укоризной покосился на спутника и продолжил, слегка задыхаясь:
— Здесь те, кого община признала самым мудрым, самым сильным и самым чистым из достигших нужного возраста. Любой из нас готов остаться…
— Истинно готов?
Вода в бассейнах при каждом слове мерцала ярче — это заметил только бородач, благоговение которого перед Храмом Мироздания было все же чуть слабее воинских привычек.
— Конечно! — живо заметил старик. — Мы все готовы…
— Пусть каждый говорит за себя, Корлингорас. В твоей готовности сомнений нет.
— Да! — сдержанно, но твердо подтвердил бородач.
— Я готов! — почти одновременно с ним выпалил Гихор. Его глаза зачарованно и восторженно блестели: перед ним было чудо, он не мог сейчас думать ни о чем другом.
— А знаете ли вы, — загудели стены, пугая огоньки светильников, — что стать Заложником Мироздания означает отказ не только от своей жизни, но и от того, что побуждает вас хотеть пожертвовать ею? Вам придется отречься от всего, и однажды, когда придет ваш День, Заложника может попросить
На этот раз просители ответили не сразу.
Все трое слышали об этом принципе. Однако слышать — одно, а примерить его на себя — совсем иное. Говорящий с ними от имени Храма явно знал цель их прихода, как знал имя старика; и вопрос о враге наверняка был задан не случайно (с тем же успехом они могли явиться сюда, желая избавиться от затянувшегося неурожая, эпидемии, да мало ли чего еще). Но значило ли это, что их просто испытывают, или и впрямь заглянули в будущее? Здесь было о чем подумать. Хотя бы несколько секунд.
— Высшая справедливость не должна этого допустить! — наконец заявил бородач.
— У нашего врага не найдется друзей, искренне готовых пожертвовать собой ради него! — запальчиво выпалил Гихор. — Мерзавцам служат из корысти и страха!
При этих словах старик еле сдержал ироническую усмешку: если бы все было так просто! Конечно, прийти сюда исключительно ради благополучия человека, которого они так хотели уничтожить, согласился бы только сумасшедший. Но ведь такие встречаются в природе. Да и заплатить собой Мирозданию кто-то мог по принуждению, желая, чтобы правитель выпустил из тюрьмы брата, вернул из армии сына, дал волю дочери, насильно превращенной в девочку для развлечений. Мало ли…
— А что скажешь ты, Корлингорас? — прервал его мысли Голос.
Старик нахмурил брови. Он вдруг понял, что именно эти
ответы решают все.
— Высшая справедливость Мироздания шире нашего понимания, и ни один из ее приказов не может пойти на пользу злу, иначе мир был бы уже разрушен, — заговорил он, тщательно подбирая слова. — Если такое произойдет, значит, так и должно быть, хотя сейчас я безоговорочно считаю справедливыми именно нашу цель и наше дело.
И снова замерцала вода, задрожали светильники и тени заколыхались по полированному камню:
— Идите и ждите решения, кто из вас нужнее Храму и какого Заложника достойна ваша цель.
Голос исчез вместе со стенами Храма — только уродливые скалы щерились вокруг, и мягко, убаюкивающе качались сизо-зеленые волны осоки…
Они заночевали в лесу: непочтительно бы было расположиться вблизи Храма. Чтобы унять разбушевавшиеся чувства, долго собирали зелень, семена и коренья на ужин, к которому Корлингорас достал из сумки последний кусок хлеба. Сам он есть не стал: просто улегся у костра и принялся смотреть, как голодное пламя жрет ветки. Изредка с деревьев срывались подсохшие от близости осени листья, пролетали над пламенем и ярко вспыхивали, затянутые его жадными языками.
— Слушай, Тапра. — Гихор подполз на четвереньках к бородачу, поглощавшему из котелка похлебку (он один не потерял аппетита). — А чего Он задал этот вопрос?
— А кто его знает? — причмокнул, сделав большой глоток, бородач. — Может, решительность проверял.
— Понимание, — чуть слышно поправил его Корлингорас.
Старика переполняла непонятная, но кажущаяся ему самому мудрой, тоска.
С бархатистого фиолетово-черного неба смотрели крупные звезды.
— Да ну! — пожал плечами Тапра и тут же сменил тему: —…Кто будет хлеб? Никто? Последний раз спрашиваю, а то съем, и все…