Книга магов (антология)
Шрифт:
Поначалу на Заложников еще можно было давить. Опосредованно, но все же…
Долго так продолжаться не могло.
…И тогда возник Храм.
Собственно, Храм тоже был чудом, пожалованным людям в обмен на дар-жертву. Люди, решившиеся на нее, запретили упоминать свои имена, чтобы не ослабить чудо своей гордыней (позже анонимность Заложников стала традицией). Подробности этого жертвоприношения были таковы, что людям становилось не по себе даже от рассказов о нем. Постепенно то из-за смягчений, то из-за преувеличений стало сложно разобрать, что именно сделали с собой безымянные герои. Нечто очень
Так или иначе, Храм стал реальностью, и любая община, любая группа людей-единомышленников или даже отдельный человек получили возможность обращаться туда с просьбой о чуде. О любом.
Но условия обмена Дарами для желающих его получить никуда не делись.
Но ради чужого злого дела никто особо не рвался жертвовать собой — здесь был частично прав Гихор (точнее, Рангихор, если называть его полным именем).
Но Мироздание стремилось к равновесию, а не к разрушению, и потому на чудеса накладывались неясные для непосвященных, но все же существенные ограничения — по-своему прав был и Тапранон.
Ну а если эффект от жертвоприношения вопреки всему оказывался неожиданным и добро (как это порой бывает) принималось кем-то за зло — винить следовало саму относительность этих понятий для разных людей. Так что во многом был прав и Корлингорас.
Все трое были правы. Теперь Храм решал, чья правота была важнее Мирозданию именно в этом случае.
Впрочем, с той же вероятностью он мог потребовать в Заложники всех троих.
…К утру их сморил сон, видимо, насланный — до того незаметно он подкрался. Сидели. То разговаривали, то молчали, и вдруг… проснулись.
Вдвоем.
Взглянули удивленно друг на друга (костер и лес куда-то подевались, вокруг ласково голубел луг осоки), потом разом обернулись и увидели, что со стороны скал в их сторону шагают две фигуры.
— Деда… — совсем по-детски тоненько пискнул Рангихор и часто-часто заморгал, чтобы удержать навернувшуюся было на глаза слезу.
Терять других порой страшнее, чем нырять в смертельно опасную неизвестность самому Корлингорас был ему не просто родственником — единственным близким человеком. Отца Гихора забрали в Город (по сути, в рабство) солдаты правителя, где тяжелая работа убила его меньше чем за два года. Мать от горя помешалась, бродила как тень по окрестным полям и лесам, пока не угодила в топь на болоте. Тетка, обремененная кучей детей, вовсе не жаждала заполучить в дом еще один голодный рот. Дед заменил Гихору всю семью.
Силач Тапранон, главный Страж сельской общины, недовольно поморщился (ему казалось обидным, что Храм призвал не его), но, поглядев на изменившегося в лице подростка, заговорил почти ласково:
— Паршиво тебе, да? Тогда постарайся, это… Как там оно?.. Чтобы твои чувства стали частью Дара. Можно ведь и так, говорят… Да и вообще: может, одного Заложника не хватит, и придется собирать Круг…
Гихор сглотнул и сфокусировал взгляд на идущих.
— А почему… — начал было он, но вопроса не закончил.
— Любой обратившийся в Храм уже становится Заложником, — прозвучал глубокий, низкий, приятный, но слишком ровный и лишенный каких-либо эмоций голос. — …С вами иду я.
— Вы? — так и впился взглядом в не слишком крепкую и стройную фигуру Заложника здоровяк тапра.
— Здравствуйте, — выдавил Гихор, неуверенно протягивая руку человеку в длинном белом плаще, лицо которого почти скрывал капюшон.
Протянутая для приветствия рука Заложника оказалась
— А это кто? — закончил недозаданный вопрос Гихора Тапранон, переводя взгляд на второго человека, лицо которого пряталось под металлической маской.
— Называйте его так, как вам удобнее: жрец, помощник, исполнитель, палач… Страдание — ценная жертва, — так же спокойно, словно речь шла о чем-то. обыденном, пояснил Заложник и, не меняя тона, спросил: — Мне надо проверить определение Дара прямо здесь или лучше отправиться в ваше селение?
— Придется идти, — сдержанно произнес тапра (маска палача приковывала к себе его взгляд). — Может, пока мы шли, что-то изменилось… И вообще, нас послала община. Так что говорить — не одним нам…
— Политика?
Сказать, что Заложник поинтересовался, было бы преувеличением (Храм мог и не делиться с ним всем, что знал) — скорее Лишенный Имени просто уточнил. Со стороны это звучало так, будто он задал вопрос как бы между прочим, на всякий случай, хотя для определения Дара сущность просьбы имела почти определяющее значение.
— Да, — впервые отвел глаза в сторону бородатый силач.
Тапре показалось вдруг неприличным спокойно стоять рядом
с человеком, обязанным ни с того ни с сего страдать или умирать из-за чужих проблем. Даже понимание того, что и он сам уже вовлечен в потенциальный жертвенный круг, не сглаживало возникшую неловкость. И еще мельком зло подумалось: а может, они погорячились? Может, стоило последний раз рискнуть своими силами, положиться-таки на волю случая? Разве мало было желающих рискнуть? Риск — не приговор…
Эту мысль он стыдливо отогнал.
— Ради справедливости! — тотчас повернул по-своему тему Гихор, и совесть силача решила замолчать.
Шло время.
Шли ноги.
Шли мысли.
«Почему тебе не хочется идти? — спрашивал он (Заложник давно отучился думать о себе в первом лице). — Неужели ты до сих пор не отвык бояться своей судьбы? Тогда что ты делал в Храме столько лет? Учился забывать, истреблял свое «я», превращать себя в чистый лист бумаги?»
Спрашивал, отвечал, перебирал в памяти заученное и удивлялся, почему ему кажутся сухими и неживыми собственные слова… Нет, не собственные — он так долго слушал, напрягая мозг, лишь для того, чтобы уложить в нем преподаваемые в Храме знания, что отвык думать о чем-либо своем. Память услужливо подсовывала готовые словесные блоки, и теперь, чтобы сложить из них новую конструкцию, их приходилось сперва измельчать. Пока что это давалось Заложнику с большим трудом.
…Тропинка.
Дорога.
Пустошь-пожарище. Черная, лысая, грязная… Мертвая.
«Пустое… Боится тело, пока оно живо. Так и должно быть. Страх — тоже часть жертвы. Он нужен… Когда придет срок, он ляжет на жертвенник вместе с остальными чувствами, которым вздумается у тебя появиться… и не надо слишком интересоваться этими людьми, гадать, почему они морщатся или хмурятся. Мальчишка на последнем издыхании, но идет, стараясь не выдать усталости. Воина что-то раздражает. Почему?., не стоит портить Дар излишним сопереживанием. Достаточно и того, что сейчас смысл их жизни — смысл твоей смерти и что судьбы теперь связаны. Навек… На короткий век между знакомством и жертвоприношением».