Книга магов (антология)
Шрифт:
— Меня зовут Норкрион, — обращаясь к нему, представился старейшина. — Это — Рианальт, хозяин дома, в котором вы расположитесь до… до… Ну, понятно! А это — Тейчан, которая возьмет на себя роль хозяйки…
Рианальт даже Заложнику показался каким-то чудаковатым. Замызганный, невысокий и длиннолицый, худой, немного сутулый, с длинными патлами светлых прямых волос, забывших о расческе, с шальным, блуждающим, но вместе с тем неглупым взглядом. Что-то в манере Норкриона говорило о том, что он больше привык держаться особняком и неуютно чувствовал себя среди людей. Черты девушки были почти красивыми, разве что несколько тяжеловатыми, ее портило
— Кроме того, к вашим услугам всегда будут… хм… ваши спутники. Их, надо полагать, представлять не стоит?
— Стоит. Мы не беседовали в пути, — неожиданно для самого себя произнес Заложник.
— Да? — на миг на сухощавом бронзово-смуглом лице Норкриона углубились морщинки. — Хорошо. Это Тапранон, воин и учитель воинов, а это — Рангихор… Пойдемте сразу в дом: не стоит слишком волновать общину.
Заложник кивнул. Он был обязан знать, что его появление вызовет больше суеверного страха, чем благодарности.
— Да, кстати, а как зовут вас и вашего спутника? — поинтересовался старейшина.
— У меня нет имени. Такова традиция — я оставил его в прежней жизни. Если вас это смущает, вы можете называть меня именем человека, ушедшего вместо меня в Храм. Разумеется, если ваши обычаи тому не противоречат.
— Лучше сокращенным вариантом. Линго, — неожиданно предложил Рианальт. — Имя то же самое, но — не то. Не он.
— Пусть так, — с виду равнодушно согласился Заложник.
Какой пустяк — имя. Но его наличие уравнивает с обычными людьми. «Попробуй последний глоточек…»
— А вашего спутника?
— Его не существует, — сообщил уже на ходу Линго.
Теперь его звали так.
— А…
— Но ему нужна будет отдельная комната. Лучше — сарай.
(«Это — жрец», — шепнул старейшине Гихор. «Это — палач», — тихо сообщил Тапранон.)
— Надо — значит, найдется, — пожал плечами Рианальт, хозяин дома, и с трудом сдержался, чтобы не спросить — зачем.
«С именем приходит «Я», — тихо сказал дощатому потолку Линго.
Норкрион сообщил ему суть поручения, едва только они вошли в стоявший чуть на отшибе дом с голубятней (настоящий, как ни странно; его внешние стены, как и требовалось, были сложены из кирпичей, а внутренние — оббиты аккуратно отшлифованными досками), но Заложника больше донимали сейчас мысли, касающиеся его самого.
Поручение состояло в том, чтобы убить Правителя.
Линго хотелось получить хоть каплю удовольствия от последнего глотка существования. Пусть даже жертва из-за этого покажется тяжелей. Каплю, не больше. Несколько минут ничего не значат. Несколько минут из нескольких оставшихся часов или пары дней значат очень много.
— А вы уверены, что жаждете именно этого? — спросил он. Они были уверены. На все сто.
Отдых после дороги продлился меньше двух часов.
— Жизнь одного человека — песчинка в пустыне мироздания.
— Сумасшедший мерзавец при власти — не песчинка!
Линго не должен был устраивать дискуссию по поводу поручения, но имел право на это.
— Тихо. Гихор! — В комнате присутствовали все пятеро, чьи имена Линго знал. На подростка шикнул Норкрион. — Линго, простите его несдержанность…
— Мне
С чердака доносилось металлическое позвякивание — палач обживался.
— И он, по сути, прав. — Глаза старейшины тоскливо блестели. — Когда-то Правитель Пермангир, которого мы так хотим уничтожить любой ценой, был просто жесток. Жесток, подл, но нормален. Человек в здравом уме все же позволил бы выживать другим. Во всяком случае, поначалу он знал, чего хотел. Мы и тогда его ненавидели за нереальную плату, которую его чиновники драли за любой необходимый предмет, за запрет иметь ткацкие станки, из-за которого нам приходится отдавать половину урожая, за увод людей на принудительную службу в Городах, но все же он знал меру, и даже худшее можно было понять. Не было убийств для развлечения, Территория охранялась от внешних врагов…
— Сейчас — нет?
— Эх! И да, и нет. Внешне все на месте, но когда неизвестно, кто хуже — свои или чужие, о какой нормальной защите может идти речь? Солдат забивают насмерть за малейшую провинность, взамен их вербовщики уводят почти всю молодежь. — Норкрион хлопнул Гихора по плечу. — Вот таких, как он… Только патрули кормятся нормально. Но туда отбирают особых. Людоедов, получающих наслаждение от кровавой работы.
— Так было. Так будет. — К равнодушию тона Линго примешивалась скука.
Поручение и впрямь казалось ему банальным до тоски.
По сути.
Заложникам не дано право выбирать. Но — обидно умереть вот так.
— Природа человека — единственное, что нельзя изменить чудом…
— Да он просто струсил! — вдруг сорвалась с места девушка. — Он… Он ищет отговорки!
— Тише, Тейчан! Простите ее, пожалуйста…
— Нельзя изменить чудом, но человек при желании может сделать это с собой сам, — словно не слыша ее, продолжил фразу Линго. — А от своего долга я отказаться не могу. Я и есть — долг. Если я откажусь от поручения, меня ждет нечто худшее, чем смерть, — НЕСУЩЕСТВОВАНИЕ. Я просто хочу убедиться в том, правильно ли вы ставите вопрос.
— Вы что, думаете, что наше решение было опрометчивым? — надулся Тапранон.
Девушка отошла к окну. Плечи ее неспокойно вздымались. Она не отстранилась в тень, тень словно сама скрыла ее, позволяя привести чувства в порядок. Ночь — уже третья, проведенная Линго за пределами Храма, — синеватым отсветом гасила вспыхнувший на щеках Тейчан румянец возмущения.
Разговор явно был не последним.
— У нее есть свои причины злиться, — заметил Рианальт.
— И потому я хочу быть уверен, что именно смерть Правителя является единственным выходом. Что она и является целью, а не средством достижения чего-то другого. Без этого сложно установить, каким должен быть Дар. Смерть того человека, как таковая, — или нормальная жизнь вашей общины.
— Без первого второе немыслимо — мы просчитали все варианты…
— …Тейчан осталась одинокой, и…
— …Убить одного человека проще, чем устроить большой переворот, на последнее для жертвоприношения может не хватить нас всех, как нам не сделать этого без магии…
— …Да эта сволочь другого не заслуживает!
Почему-то Линго казалось, что они говорят все сразу, и каждый — о своем. В его восприятии голоса всех собравшихся и мрачное молчание девушки сливались в единый комок. Даже не клубок — они были похожи на рваные нитки. И выделялись слова о Тейчан, выпадали из него, но даже за ними сквозило то, что придавало ниткам-чувствам-мыслям общий цвет, — ненависть.