Книга магов (антология)
Шрифт:
— Перестать ненавидеть, — уточнил Линго.
— А! Одно и то же… А как поднять руку на прощенного? Еще скажите — полюбить… От одного того, что я это у себя спрашиваю: «Может ли такое быть?», я уже сам себе начинаю казаться не тем человеком… Наверное, я — уже не я… Норкрион был собой, потому что не знал сомнений, потому что дорога его была прямой. А сейчас будто на одном месте петляю. И еще скажу: не знай я, что ты — из Храма, — старик на миг оживился, — на месте бы тебя за эти слова придушил как врага. Но ведь получается, что на самом деле вроде как не ты мне приказываешь, а то самое, высшее… А раз так, я, получается, кругом не прав.
— Да. — Линго был почти рад приступу физической боли, позволившей не выдать охватившие его чувства.
Разве не может случиться невозможное в мире, в котором бывает все?
— То-то же! — не без горького удовлетворения заметил старик.
— Да… — повторил Линго. — Но все равно зря вы так… Это же была ваша инициатива. Ваше дело. Ваша просьба. Мне придется смириться со всем, что бы со мной ни произошло, а вы свою неудачу прочувствуете куда сильней!
— Что значит — «так»? Я — никак. Я всего лишь говорю… Если бы можно было просто умереть и поставить на этом точку! Ну не могу я отказаться от ненависти и от себя — в этом все дело. Спроси свой камень — вдруг он примет какую-нибудь другую жертву?
— Это невозможно.
Стон на стон. Вздох на вздох.
— А для меня невозможно ЭТО.
Тупик. Линго не видел (и не увидел бы, даже не находись где-то рядом Тейчан, невольно заполонившая все его мысли), где находится тот рычаг, которым можно было повернуть в нужную сторону монолитную, но давшую трещину душу старейшины. Эту душу можно было обратить в щебень (но тогда не осталось бы и жизни), но не изменить ее форму.
— Я понимаю — мне и самому было бы проще принести другую жертву.
— Тогда придумай, — вытянул вперед шею и снизу вверх заглянул ему в глаза Норкрион. — Что сделать со мной? Мне же надо как минимум заново родиться, с нуля все начать — не меньше. Вот ты возьми и заставь меня. Силой, колдовством, чем угодно — отказаться от этой ненависти. Только поскорее. У нас мало времени.
— Это произойдет, когда произойдет.
— Я не о том! Я что — не сказал? Мда-с, приехал Норкрион… — То ли короткий смешок, то ли всхлипывание вырвалось из старческого горла. — Дожил! Те ребята, которых вы вытащили, случайно «засветились» на окраине Города с нашей стороны. Молодо-зелено… теперь надо ждать облавы!.. А вы это… невидимками нас можете сделать? Тапранон говорил… лишь бы о вашем приходе кто не проболтался. Третий вариант, называется… Нет, не надо невидимок, я же сказал, придумай, заставь меня! Я сказал — любым способом!
— Магия не действует на души.
В гранях кристалла Линго снова мерещилось лицо Тейчан.
— Не придумывайте — вы уже и так вторглись туда, что дальше некуда!
— Для того чтобы сказать то, что сказал я, вовсе не нужно было прибегать к помощи высших сил. — Линго было стыдно за радость, которую он ощутил, поняв этот простой принцип: на людей влияют люди.
— Можно подумать, я бы стал вас без них слушать! И не важно сейчас… — Норкрион и впрямь внутренне торопился, потому что тут же перепрыгнул на
— Подозреваю, что для такого простого выхода ваша воля слишком сильна.
— А как еще можно не ненавидеть? Во сне? После смерти?
…Ну придумай же ты, чтоб тебя разорвало! Переделай! Замени!!! Пусть я и впрямь стану не собой во всех смыслах. Все равно я ничего не стою без дела!
— Ваша ненависть слишком настоящая… — покачал головой Линго. — Я ничего не могу.
— Но ведь я обязан, о Боги! — Норкрион воздел руки к потолку. — Что же делать? Мне некуда отступать!!!…Если бы я мог начать жизнь сначала!
Камень.
Это был не огонек, но все же в его глубине что-то неразборчиво и неопределенно изменилось. А может, и со стороны упала тень. Линго был слишком выбит из колеи, чересчур выведен из равновесия, чтобы это понять.
— Тсс! — замер вдруг Норкрион. — Что это?
Окончание возгласа — слишком короткий отрывок звука, чтобы его распознать.
— Что это? — тревожно вскочил с места Линго.
Будто в ответ на его вопрос, резко распахнулась дверь, и на пороге появился Гихор. Он открывал и закрывал рот, как вытащенная на берег рыба.
— Что случилось? — пружинисто развернулся к нему Нор-крион.
— Тей… Тейчан! — судорожно хватая ртом воздух, выпалил Гихор. — Она повесилась!
…С облавой пришел не дежурный патруль — большой отряд с четырьмя машинами.
Два подразделения разошлись, забирая селение в клещи, сомкнулись за дальним краем построек и, оставив круг часовых, принялись прочесывать хибарки, редкие дома и бараки, разделенные на комнатушки лоскутными занавесками и сетками. Тряпичные стенки попросту срывали и сбрасывали на пол, под ноги. Обычно таким мелким разорением облавы и обыски и ограничивались, но из первого же барака солдаты сразу не ушли, как бывало прежде, — командира смутила переполненная ненавистью тишина. Он был достаточно опытен, чтоб заподозрить неладное, — уж слишком она была непонятна.
Все в порядке, когда люди, даже невиновные, мечутся в тревоге, понятно, когда женщины бьются в истерике и воют, когда у кого-то сдают нервы и он бросается в драку с голыми руками против огнестрельного и холодного оружия, когда навстречу летят пьяные ругательства и пустые бутылки; бывало, спускали и собак, а то какой отчаявшийся, видать, знающий, что рыльце в пуху, принимался палить по военным из чудом уцелевшего охотничьего ружьишка, а то и из самодельного лука с напоенными ядом стрелами… Это — нормально. А вот молчание наводило на мысль о заговоре, настоящем и серьезном. Даже прячущиеся за материными подолами дети словно участвовали в нем, копируя выражения лиц у старших. Так и ощущалось, что за тишиной таится нечто опасное и значительное.
Тут же, в бараке, учинили допрос — отрывали селян по одному из сбившейся вдоль стенок массы и швыряли на колени перед командиром.
— Никто сюда не приходил…
— Наверное — из другой общины…
— Все наши на месте, знать никого не знаем… — Все, как в один голос, отпирались.
Все — так не бывает. По-нормальному — не бывает.
Командир отряда хмурился, раздраженно теребил ремень автомата, прислушиваясь, не окружает ли поселок банда (хоть и не верил до конца слухам, будто есть таковые), но даже голоса пока сверх меры не повышал, памятуя о строгом приказе: без нужды народ не злить.