Книга мёртвых
Шрифт:
— Это уже не первый кошмар с тех пор, как ты вернулся, не так ли?
— Нет. В последнее время мне часто снятся плохие сны. Но ты мне еще не снился. Да, таких кошмаров у меня еще не было.
Говард не стал обращать внимания на мою подколку.
— Возможно, тебе следует покинуть этот дом, — пробормотал он. — Или убрать вот это.
Он мотнул головой в сторону отвратительной картины над камином.
Не то чтобы это написанное маслом полотно было настолько омерзительным, чтобы вызывать у меня кошмары, но за ним скрывался тайный сейф, в котором хранилось именно то,что имел в виду Говард. Четыре ПЕЧАТИ СИЛЫ, привезенные мной
— Нет, — спокойно ответил я.
Вздохнув, Говард с задумчивым видом вытащил из кармана портсигар, открыл его и сунул в рот новую сигару. Очевидно, он забыл о сигаре, оставленной в пепельнице. Утешало меня только то, что я собирался ремонтировать этот дом.
— Тебе стоит подумать, — сказал Говард, затягиваясь. — Все эти предметы — это не какие-то безобидные сувенирчики. Они опасны. Возможно, именно они являются причиной твоих снов.
— Они останутся здесь, — твердо произнес я. — По крайней мере до тех пор, пока я не найду способ их уничтожить. И точка.
Говард кивнул, как будто не ожидал ничего другого, ведь мы говорили на эту тему уже не в первый раз после того, как я вернулся в Лондон.
— Тогда я вижу лишь один выход, — помолчав, сказал он. — Тебе следует оставить дом на какое-то время… пока ты не найдешь решение этой… — запнувшись, он указал на нарисованные подсолнухи над камином, — твоей проблемы. До этого тебе следует оставаться в гостинице.
На сей раз мне не пришлось даже думать. Мысль о том, что мне придется надолго покинуть этот дом, наполняла меня ужасом.
— Нет! — воскликнул я.
Говард изумленно уставился на меня, и только в этот момент я понял, крикнул во весь голос. Я завопил так громко, как будто Говард потребовал у меня покончить жизнь самоубийством. На мгновение мне стало страшно, но я ничего не мог с собой поделать.
— Боже мой, Говард, — пробормотал я. — Что происходит?
Звук проезжавшего мимо экипажа заставил его отойти. Хотя темная накидка полностью сливалась с окружением и он знал, что с улицы его не видно, он все же надвинул капюшон на лоб и отвернулся. Двуколка остановилась с другой стороны площади перед красивым зданием.
Дверца двуколки открылась, и наружу выпрыгнул какой-то мужчина. Мужчина дал кучеру деньги и, кивнув, начал подниматься по лестнице ко входу в дом. Выглядел он совершенно спокойным, но невидимый наблюдатель чувствовал волнение мужчины, словно это были его собственные эмоции.
Хотя мужчина стоял к наблюдателю спиной, тот видел его лицо так отчетливо, как будто они стояли друг перед другом. Наблюдатель зажмурился, но образ никуда не делся. Да, это лицо было на десять лет моложе. Наблюдатель ненавидел этого человека больше всех на свете, за исключением разве что того, кого называли колдуном — Роберта Крейвена. Того самого Крейвена, который жил в роскошном доме с другой стороны площади и который был повинен в величайшем поражении наблюдателя. Впрочем, Крейвен подарит ему и величайшую победу. Таинственный наблюдатель поднял руку и коснулся виска. Его пальцы стали липкими от теплой крови, сочившейся из маленькой ранки. Он стер кровь, хотя и знал, что это бессмысленно. Ранка кровоточила уже год. Она никогда не затянется. Никогда. Уже поэтому Крейвен, живший в этом богатом доме, заслуживал смерти, как и тот, кто сейчас вошел в ярко освещенный проем двери.
— Ты заплатишь за свое предательство, брат Говард, — пробормотал он. — Заплатишь, как никто до тебя.
Ненависть с такой силой клокотала в нем, что он даже не заметил, как двуколка отъехала от дома и скрылась из виду. Лишь через какое-то время ему удалось справиться со своими чувствами и вновь сосредоточиться на доме, находившемся с другой стороны площади. Задумчиво проведя ладонью по лицу, он вытер еще одну каплю крови, оставившую странный узор на его щеке и грозившую вот-вот скатиться за воротник. Наблюдатель еще раз проверил план, пытаясь понять, не допустил ли он какой-нибудь промашки. Нет, разработанный им план безупречен, все приготовления сделаны, и на этот раз его ждет победа. При первой встрече с Крейвеном он просто не знал, с кем имеет дело. Сыну Андары прекрасно удавалось изображать из себя идиота. Крейвен играл эту роль настолько искусно, что даже он попался на удочку. Но теперь он не станет недооценивать сына колдуна.
Нет, в этот раз все должно пройти как по маслу. Если он хочет добиться исполнения всех своих ожиданий и надежд, которые втайне лелеял, то все должно быть без осечек.
Ибо на карту поставлена не просто его жизнь, а нечто большее.
Инспектор Коэн недовольно уставился на мундштук своей трубки, который он от волнения почти сжевал. Вздохнув, Коэн отодвинулся от стола и заглянул в ящик. Там он обнаружил старый ежедневник, упаковку табака, коробку спичек и пару обгрызенных карандашей, по виду напоминавших мундштук его трубки. Кроме того, там было много другого хлама, в том числе и детали служебного револьвера. Когда-то Коэн разобрал свой револьвер, а собрать потом не смог. В общем, хлама было много, вот только запасного мундштука для трубки не нашлось.
— Черт! — ругнулся Коэн, глядя на испорченную трубку, а затем бросил ее в ящик, к остальному хламу.
Откинувшись на стуле, Коэн наугад вытащил папку с делом и начал читать ее содержимое, чтобы отвлечься, но его мысли жили своей отдельной жизнью, не желая ему подчиняться. Испорченная трубка была той знаменитой последней каплей, которая переполнила чашу терпения инспектора Коэна. Вот уже несколько недель подряд все, что могло пойти не так, шло не так. Расследование большинства значительных дел было прервано, более того, теперь инспектору запретили заниматься очередным интересным случаем, а его помощника Пибоди отправили на край света. И мундштука для трубки не было! Коэн задумался о том, не выйти ли ему в магазин на углу, чтобы купить новую трубку, но затем передумал и продолжил заниматься папками, лежавшими на столе.
Инспектор ненавидел всю эту писанину. Он был человеком действия и предпочитал использовать кулаки, а не перо. Ему намного приятнее было участвовать в перестрелке в каком-то неблагополучном квартале, чем писать отчеты. Раньше большую часть этой работы выполнял Пибоди; новый же помощник, Эдвард Тейлвортерн, в этих делах совершенно не разбирался. Настоящий ноль. «Даже не ноль, а минус», — мысленно поправил себя Коэн, вспомнив отчет, который он вчера поручил написать Тейлвортерну. Вся та чепуха, которая оказалась на бумаге, не должна была попасть в руки прокурора Рутеля, так что инспектору придется писать этот отчет самостоятельно.
Нахмурившись, Коэн взял чистый лист бумаги и пододвинул к себе чернильницу. Чернила в ней засохли, и ему пришлось разбавить их водой. Инспектор пользовался этой чернильницей только во время допросов. Он рисовал на бумаге человечков и виселицы, а затем оставлял рисунки на столе, чтобы подозреваемый «случайно» их увидел. Результат всегда был просто потрясающим.
Слова «виселица» и «подозреваемый» заставили Коэна вновь вспомнить о Тейлвортерне, а значит, и об отчете, который предстояло написать.