Книжный вор
Шрифт:
И там были стертые страницы «Майн кампф» – они давились и задыхались под слоем краски, когда их листали.
«И тут я понял, что лучший человек, что когда-либо зависал надо мной…»
* * *
Лизель перечитала и осмотрела подарок Макса Ванденбурга трижды, с каждым разом замечая новый штрих или новое слово. Закончив третье чтение, она как можно тише выбралась из постели и проскользнула в комнату Мамы и Папы. Выделенное место рядом с огнем пустовало.
Подумав,
Она спустилась по ступеням в подвал. Увидела воображаемую фотографию в рамке, выступившую на стене, – секрет с тихой улыбкой.
Всего несколько метров – но такая долгая прогулка до холстин и разных банок с краской, что скрывали Макса Ванденбурга. Отодвинув те холстины, что поближе к стене, Лизель проделала узкий коридор, в который можно было посмотреть.
Сначала она увидела только плечо Макса и медленно, с трудом толкала руку в тощую брешь, пока не дотянулась до этого плеча. Одежда на Максе была холодной. Он не проснулся.
Лизель уловила его дыхание, и плечо едва заметно двинулось вверх и вниз. Какое-то время Лизель смотрела на него. Потом села, откинувшись на стену.
Сон как будто выследил ее здесь.
Неровные прописи величественно громоздились на стене у лестницы – зазубренные, наивные и милые. Они взирали, как девочка и потайной еврей спят, ее рука у него на плече.
И дышат.
Немецкие и еврейские легкие.
А у стены лежал «Зависший человек», немой и довольный, словно чудесный зуд у ног Лизель Мемингер.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
«СВИСТУН»
с участием:
плавучей книги – игроков –
маленького призрака –
двух стрижек – юности руди –
отверженных и набросков –
свистуна и пары ботинок – трех глупостей –
и перепуганного мальчишки
с замороженными ногами ПЛАВУЧАЯ КНИГА
(Часть I)
По реке Ампер плыла книга.
Мальчик прыгнул в воду, нагнал ее, схватил правой рукой. И усмехнулся.
Он стоял по пояс в стылой декабрьской воде.
– Ну как насчет поцелуя, свинюха? – крикнул он.
Окружающий воздух был прелестно, роскошно, тошнотворно холоден, не говоря уже о бетонной ломоте воды, сгущавшейся от его пальцев до бедер.
Как насчет поцелуя?
Как насчет поцелуя?
Бедный Руди.
***
О РУДИ ШТАЙНЕРЕ
Он не заслуживал той смерти, которой умер.
В ваших видениях размокшие страницы липнут к его пальцам. Вы видите дрожащую светлую челку. И, забегая вперед, решаете, как и я бы решил, что Руди умер в тот же самый день – от переохлаждения. Но нет. Такие воспоминания просто напоминают мне, что Руди не заслуживал той судьбы, что настигла его меньше чем через два года.
По всем статьям, забирать такого мальчишку, как Руди, – просто грабеж: столько жизни в нем, столько всего, ради чего стоит жить, – и все же я почему-то уверен, что ему понравились бы этот битый камень и разбухшее небо в ту ночь, когда он скончался. Он бы заплакал, обернулся и улыбнулся – если бы только увидел книжную воришку на четвереньках рядом со своим уничтоженным телом. Он бы обрадовался, что Лизель Мемингер целует его запыленные губы, убитые бомбой.
Да, я это знаю.
Во тьме моего бьющегося тьмой сердца – знаю. Еще как бы ему это понравилось.
Видите?
Сердце есть даже у смерти. ИГРОКИ
(кубик с семью гранями)
Ну да, я грубый. Испортил концовку – не только всей истории, но и этой вот ее части. Преподнес вам два события заранее, потому что нет мне особого интереса нагнетать загадочность. Загадочность скучная. И утомляет. Я знаю, что происходит, и вы тоже. Меня цепляет, озадачивает, занимает и поражает ловкость рук, что привела нас сюда.
Там есть над чем подумать.
Там целая история.
Ясно, что имеется книга под названием «Свистун», о которой нам, конечно, обязательно поговорить, – как и о том, почему так вышло, что она плыла по Амперу сразу перед Рождеством 1941 года. Сначала нужно разобраться со всем этим, как считаете?
Ну и договорились.
Разберемся.
Все началось с игры. Брось кости, спрятав у себя еврея, и вот как ты будешь жить. Примерно вот так.
Жизнь, по крайней мере, стала имитировать нормальную с большей силой.
Ганс и Роза Хуберманы спорили в гостиной – пусть и гораздо спокойнее, чем прежде. Лизель, как повелось, выступала зрителем.
Причина спора родилась минувшим вечером в подвале, где Ганс и Макс сидели среди банок с краской, холстин и слов. Макс спросил, не сможет ли Роза как-нибудь его постричь.
– В глаза лезут, – сказал Макс, на что Ганс ответил:
– Посмотрим, что тут можно сделать.