Князь Игорь. Витязи червлёных щитов
Шрифт:
– Отец, что ты делаешь? Опомнись! Не бей мать!
Это сын Трата и Руты - Овлур. Шёл ему восемнадцатый год, и становился он сильным, красивым молодым человеком. От матери унаследовал густые, слегка кучерявые волосы, прямой нос, белую кожу, а от отца черные брови и выразительные карие глаза. Настя давно заприметила парня, но он не обращал на неё никакого внимания.
Трат заверещал:
– Прочь! Отпусти меня! Как ты смеешь отцу перечить?
Овлур не отпускал.
Трат левой рукой ударил сына по
– Говорю прочь, щенок!
Овлур вспыхнул. Не помня себя, схватил отца за поясницу, поднял над собой и с силой бросил его в толпу. Трат брякнулся на землю и застонал от боли. А Овлур, не глядя в его сторону, взял мать на руки и скрылся за пологом юрты.
Всё это произошло так быстро, что ни Настя, ни родичи-половцы не успели и ахнуть. Такого ещё не бывало! Чтобы сын перечил отцу, мало того, посмел поднять руку на него?! Чтобы нарушил древнейший обычай степняков - покоряться отцу, покоряться старшему, покоряться бею и хану?! Нет, такого, точно, ещё не бывало!
Все ждали, что же последует дальше? А Трат медленно поднялся, бессмысленно глянул на людей. В глазах некоторых увидел насмешку и издёвку. Они глумились над ним всю жизнь, сколько он себя помнил. Но сейчас это особенно его взорвало. И вне себя от ярости Трат бросился вслед за Овлуром в юрту.
– Я убью тебя, уруский последыш!
– ревел он, доставая из кожаного чехла короткий поясной нож.
В юрте поднялся крик. Стены из старого войлока задвигались, остов затрещал, и отец с сыном выскочили из юрты. Собственно, выскочил Овлур с поднятым над головой Тратом и швырнул отца ещё дальше, чем в первый раз.
Трат покатился под ноги родичам. Потом, проклиная всё на свете - и жену, и сына, и самого себя - заковылял к белой юрте Кончака.
– Я найду на тебя управу! Ты не посмеешь больше бить отца! Вот погоди у меня!
– махал он кулаком.
Настя онемела. Быть беде! Ханы расправляются с непокорными, она это хорошо знает, беспощадно.
Она кинулась в юрту. Рута лежала на жёсткой, побитой молью кошме и стонала. Сорочка на ней порвана, окровавлена. Овлур сидел рядом и гладил рубцы от камчи на плече матери. Взгляд его был растерянный. Он глядел куда-то далеко-далеко.
Настя коснулась руки юноши.
– Овлур, беги! Трат пошёл к Кончаку! Как бы не схватили тебя…
Рута тоже переполошилась, подняла голову.
– Ой, лишенько! Что же будет, Овлур?
– Ну и пусть!
– махнул рукой.
– Лучше смерть, чем такая жизнь!
– Не глупи! Что ты говоришь? Буря пройдёт - и вновь засияет солнышко! Отец простит тебя… На то он и отец… - убеждала его Настя.
– Как бы не так! Тоже мне - отец! Кроме плётки от него ничего хорошего никогда не видел! А мать избивает, как зверь! Он меня, может, и простит, но я ему никогда не прощу!
Настя его понимала. Овлур был сыном полонянки Руты.
А тут, в орде, даже женщины-половчанки - бесправные и бессловесные существа, а про невольниц и говорить нечего. Его мать натерпелась, должно быть, за всех, так тяжело ей досталось в жизни. Рута любила здесь только одного Овлура. Он один был единственным лучиком света и радости, который согревал её среди беспросветного мрака и держал на этом свете. И сын платил ей взаимной безграничной любовью. За неё он готов был на все. Даже на отца руку поднял за её страдания…
А это страшнейшее преступление. Половецкие обычаи такого не прощали.
– Овлур, беги!
– чуть ли не кричала Настя.
– Ты лучше меня знаешь, что тебя ожидает, знаешь, как расправляются ханы с непокорными!
Овлур стиснул руками голову и молчал. Рута тоже то умоляла его бежать, то вдруг умолкала и, казалось, впадала в беспамятство.
Настя не знала, что делать.
– Безумец, беги! Садись на коня и - немедля в степь!
Но бежать уже поздно. Кто-то властной рукой рванул полог и в юрту ввалились три нукера из личной охраны хана.
– Где Овлур?
Его схватили, потащили наружу. Рута закричала, Настя выбежала вслед за ними.
На майдане собрались все - от старого до малого.
Отдельно, посредине стоят ханы. Над ними высится могучая фигура Кончака. У его ног, растирая кулаком по лицу слезы, изгибался старый плюгавый Трат.
– Ведите негодника сюда!
– загремел Кончак.
– Хочу немедля видеть нечестивца, что посмел поднять руку на отца!
Овлура бросили ему под ноги. Насильно поставили на колени. Кончак носком сапога ткнул его в грудь.
– За что отца бил?
– За мать, хан. Чтобы не издевался над ней, чтобы не избивал до смерти.
– Твоя мать - его жена. А жена - прах на подошвах мужа! Что муж хочет, то и делает с ней - милует или бьёт… Но не только в этом дело. А в том, что ты посмел нарушить священные для многих поколений обычаи - поднял руку на старшего! Сегодня - на отца, завтра поднимешь - на хана! Тебя мало высечь канчуками - тебя следует привязать к хвосту коня и пустить в степь! Пусть звери сожрут твоё мясо, пусть ветер и солнце высушат твои кости!