Князь Кий
Шрифт:
А каган всё никак не выходил из опочивальни.
Поначалу это никого не тревожило: дескать, отдыхает старый после чрезмерных излишеств.
Но когда солнце, поднимаясь выше и выше, прошло за полдень, присутствующих обуяла неясная тревога. Почему не выходит каган? Почему не появляется его молодая жена?
Первым бросился к закрытым дверям Эллак. Постучал, потом стал дубасить в них кулаком. В ответ ни звука.
– Ата, открой!
Никакого ответа.
Вмиг утих застольный шум. Прекратились разговоры. Замер дворец кагана. Перепуганные родичи кагана, придворные и челядь толпились возле дверей опочивальни…
–
Выбили тяжёлые двери. Толпа ворвалась в просторный покой. И внезапно все остановились, потрясённые тем, что открылось их глазам.
Жуткая тишина зависла во всём дворце. Не стало Аттилы! Не стало того, кто многие годы наводил ужас на весь мир! Кого все боялись и ненавидели, как бешеного волка. Кого называли «отцом гуннов», славнейшим и мудрейшим, а за глаза проклинали самыми злобными словами и кому желали самой лютой смерти.
Теперь он лежат неподвижно - такой маленький, невзрачный, никчёмный.
Но его боялись и мёртвого. И все со страхом смотрели на бездыханное тело.
А где же Ильдика? Где молодая жена кагана? Может, это она зарезала старого мужа?
Нет, всем было ясно, что Аттила умер своею смертью. Когда он сверх меры объелся и опьянел на пиру, а потом, спустя считанные минуты, добрел до спальни и лёг на ложе навзничь, кровь из носа хлынула не наружу, а внутрь, в горло и задушила его. Перепуганная же Ильдика забилась в угол и там, накрывшись ковром, проплакала в страхе и продрожала всю ночь…
Похороны были на третий день.
Посреди голой степи, в шёлковом шатре, положили Аттилу, чтобы отдать ему последние почести. И лучшие и достойнейшие мужи гуннов ездили верхом вокруг того шатра и, воздевая вверх руки, восклицали: «О великий король гуннов Аттила, рождённый каганом Мундзуком, властитель множества племён! Ты, который с невиданным доныне могуществом овладел скифскими и германскими царствами, захватывая города и земли, вселил великий страх обеим империям мира ромеев и, только по милости своей, сохранил их от разграбления, принимая от них ежегодную дань! Ты, великий каган, счастливо свершив всё это, скончался не от раны в бою, не от коварства врагов, а в радости и веселье, не ощущая боли. Ты покинул нас, когда твоё племя пребывало целым и невредимым на вершине славы и могущества! Кто же посчитает это кончиной, если некому мстить за неё?»
При этом они резали себе щеки острыми ножами и, размазывая по лицу кровь, оплакивали великого кагана.
Там же, неподалёку от шатра, на возвышении справляли похоронную тризну, которая превратилась - не столько от горя, сколько от радости - в величественное и пышное пиршество. Вино и мёд лились рекой, даже более обильно, нежели на свадьбе. Скорбные плачи сменялись пьяными песнями. И так, объединяя в себе противоположные чувства, гунны, а за ними и властелины подчинённых племён до самого вечера проявляли скорбь, густо замешанную на веселье.
А ночью, тайно от всех, сыны кагана и знатные гунны похоронили Аттилу.
Тело Аттилы положили в три гроба - золотой, серебряный и железный. Посреди степи, в ничем не приметном месте, рабы выкопали глубокую могилу и опустили в неё, вместе с останками владыки гуннов, много из награбленного им богатства - драгоценные доспехи, золотые блюда и кубки, золотой лук, золотой меч и золотой щит, разукрашенные самоцветами одежды, любимого коня кагана с серебряным седлом и серебряной уздечкой…
Когда всё это было закончено, сыны и приближенные Аттилы убили всех рабов, что копали могилу, и бросили их в яму, чтобы служили своему господину в стране предков, и никому не выдали тайну его последнего приюта.
Потом родичи и знатные гунны собственноручно закопали яму, а наутро тысячи всадников с рёвом и гиканьем, потрясая оружием, промчались над нею, затоптав её на веки вечные, так, что и малейшего следа не осталось…
Остались только страшная память о кровавых жестоких делах этого изверга, да лютая ненависть между его сыновьями, которые, как бешеные псы, ещё не отойдя от свежей могилы, готовы были вцепиться в глотки друг другу за власть над гуннами…
На следующий же день после похорон сыновья Аттилы собрались в отцовском дворце и свирепо перессорились между собой. Каждый непременно хотел стать великим каганом. Долго они спорили, поминутно хватались за оружие и никак не могли прийти к согласию - кому быть великим каганом и как поделить между собой земли и племена, что остались им в наследство от отца.
В конце концов решили кинуть жребий - кто что получит.
Прослышав о таком позорном переделе, гордый король гепидов Ардарик, а за ним другие риксы, князья и вожди возмутились безмерно: Как?! Разменивать нас, как презренных рабов? Нет, хватит терпеть ярмо гуннов! Подняли свои войска, объединились и выступили против гуннов.
Поняли сыновья Аттилы и другие вожаки гуннов, что могут утратить всё, и, прекратив распри, двинулись тем навстречу. И сошлись оба войска за Дунаем, где течёт река Недао…
Лютой была сеча. Долго ни одной из сторон не удавалось пересилить противника. Ардарик, возглавив все племена, что поднялись против гуннов, призывал своих воинов: «Кто хочет воли, тот должен презирать смерть! Победа - на острие наших мечей и копий! Сегодня нам суждено или стать вольными или погибнуть достойно! Страшитесь одного - остаться рабами!»
А Эллак, старший среди братьев, любимец Аттилы, бросался в самую гущу боя, и копьём, и мечом, и булавою прокладывая дорогу к победе, вёл за собой всё гуннское войско. И стал бы он великим каганом, если бы одержал победу! Но не суждено было это ему судьбой. Посланное чьей-то сильной рукой острое копьё пронзило грудь и оборвало жизнь. Закричали, завопили в горе и страхе великом гунны. Они дрогнули, заметались и покатились назад, оставив на поле боя тридцать тысяч мёртвых одноплеменников. И навсегда утратили гунны господство над соседними племенами… Поделили сыны Аттилы меж собой недобитые остатки племени, и каждый со своим родом отправился в свою сторону.
Так погибло, распалось кровавое царство гуннов, когда покорённые ими племена оружием добыли себе свободу!
МЕЖАМИР.
От Каменного Острова на Роси до речки Почайны, где в густых дремучих лесах кончалась земля полян и за Ирпенем начинались земли древлян, а за Днепром по Десне - северян, два полных дня езды на коне. Однако, посланные Туром Кий, Хорив и Ясень всё время мчались что есть духу и, меняя в селениях по пути усталых коней на свежих, преодолели это расстояние к началу вторых суток.