Князь Кий
Шрифт:
Тот вскинул короткий быстрый взгляд.
– Ты прикажешь меня убить?
Кий нахмурился, помолчал. Потом ответил:
– Нет! Ты пленник, сам бросил саблю. Мы пленников не убиваем… Иди!
Крек недоверчиво глянул на князя полян, тяжело вздохнул и, склонив голову, побрёл во главе своего десятка к опушке, к другим пленённым.
На совете князья решили не дожидаться Эрнака в Холодной долине, заваленной трупами, затоптанной, изрытой и теперь не пригодной ни для засады, ни для битвы. Нужно найти удобное для себя место южнее, на пути,
Такое место находилось неподалёку. Это была Росавская Поляна - ровное, покрытое высоким болиголовом, ковылём, да полынью поле - окружённое с двух сторон глубокими заросшими оврагами, дубравами и густым кустарником.
Здесь Кий и поставил свою рать. Решил, что сам с полянами займёт поле, а Гордомысл и Ходота станут в засаду, в оврагах. Всем повелел: ни ночью, ни днём огня не разводить, громко голос не подавать, словом, ничем себя не выявлять. Дозорных строго предупредил: на глаза гуннам не попадаться, а узрев их появление, украдкой - криков чайки или тявканьем лисицы - подать знак о приближении ворога.
Ночь прошла спокойно.
А с восходом солнца все уже были на ногах. Подкрепились сухарями и солониной, залили свежей ключевой водой и заняли свои места. Северяне и древляне притаились в густых кустарниках по склонам оврагов, а поляне, перегородив Росавскую Поляну в самом узком месте, выстроились в десять лав по краям, а посередине - в двадцать. Причём две передние были вооружены рогатинами, с которыми ходят на медведя.
По замыслу Кия, такое построение и такое вооружение может остановить, заставить захлебнуться атаку клина гуннов.
Для самого Эрнака он приготовил тайный «подарок», о котором знали только братья да несколько доверенных воинов.
Над Росавской Поляной наступило напряжённое безмолвие. Неспроста говорят: нет ничего томительнее, чем ожидание. Все: и опытные воины, и отроки - с волнением и душевной тоской ждали гуннов. Да когда же они явятся? Днём? Или к вечеру? А может завтра или послезавтра?
Кий объехал всё воинство, ещё раз поговорил с Гордомыслом и Ходотой, когда им вступить в бой, обратился к воинам, напомнив, что от стойкости и доблести ныне зависят судьба не только жён, детей, родителей, но и будущее всех славянских племён. Затем подъехал к своим родичам, спешился и стал перед лавами полян, рядом с братьями.
Положил им руки на плечи - крепко обнял.
Как он любил их - и Щека, Хорива. Не мыслил и не представлял себе жизни без них, без их улыбок, их голосов, без их советов и помощи. Для него они были не только единокровными братьями, но и, прежде всего, - товарищами, друзьями, соратниками, которые мыслили с ним едино, всегда и всюду его поддерживали - в радости и в горе. Как сложится их доля сегодня? Не разлучатся ли они навеки? Одним богам это ведомо!
Сам стал повыше, в самом опасном месте, куда будет направлен главный удар гуннов. И братьев рядом поставил… Перед ними - степь, откуда должен появиться ворог, позади - воины дружины, отроки, - все поляне. Тысячи глаз смотрят на князя и его братьев. Разве найдётся кто-нибудь, кто дрогнет, заколеблется, побежит, если впереди - князь? Когда впереди его братья?
Медленно, незаметно для глаза поднимается по голубому бездонному небу, золотой лик Даждьбога. Медленно тянется время, томя сердце князя каким-то неясным, тревожным предчувствием.
Где же Эрнак?
Кажется всё приготовлено для торжественной встречи?… Но не пустился ли на хитрость, коварный обман старый лис?
Томятся в долгом ожидании и напряжении славянские воины. Печёт их солнце, и солёный пот заливает глаза, стекая ручейками из-под русоволосых чубов. И Стрибог почему-то не освежает их разгорячённые тела свежим дуновением ветерка, и Перун где-то замешкался и не катит из-за горизонта тёмные грозовые тучи.
Где же Эрнак?
Как это часто бывает, когда долго и напряжённо чего-то ждёшь, крик чайки и тявканье лисицы, что послышались одновременно со стороны степи, не сразу и не всеми воспринялись как сигнал о том, что близок ворог. И лишь когда крики повторились, по лавам прокатился глухой гомон:
– Гунны! Гунны!
Все встрепенулись, облегчённо вздохнули, словно дождались, наконец, желанного гостя.
– Быть наготове!
– повелел Кий, и тысячи уст передали его слова по всем лавам.
Воины занимали каждый своё место, осматривали оружие и замирали в напряжении.
Время совсем остановилось, застыло…
Но вот на горизонте показалось громадное облако пыли, сопровождаемое стаей воронья. Зловеще и медленно приближалась предрешённая встреча… Наконец, на Росавской Поляне появилась орда гуннов. Двигалась она неторопливо. Будучи уверены, что где-то поблизости их ждёт многотысячный отряд Чёрного Вепря, гунны чувствовали себя в полной безопасности. Сам каган, в круглой шапочке с малиновым верхом, разомлев от жары, ехал во главе войска, сонными глазами оглядывал широкую ровную поляну.
До него - два полёта стрелы, и Кий уже различает его тучную фигуру и тёмное одутловатое лицо.
Внезапно Эрнак остановился - неожиданно для себя он увидел впереди ровные, выстроенные явно не для встречи, а для сражения лавы полян.
Раздался резкий, пронзительный крик - и орда остановилась, начала быстро готовиться к бою.
Кий снял с головы шлем и, повесив его на копьё, поднял вверх. И тут же позади князя расступились лавы и в неширокий проем вышли два отрока. Передний вёл княжеского коня, а позади, второй - степного, низкорослого, мохнатого, на котором сидел со связанными ногами и руками Крек. У гунна на груди болталась на прочной бечёвке окровавленная голова Чёрного Вепря.
Кий ловко вскочил в седло, взял в руки повод коня на котором сидел Крек, и медленно поехал навстречу Эрнаку.
Посреди поля остановился и, потрясая копьём, прокричал:
– Каган, я есмь князь полян Кий! Ты слышишь меня, каган? Вызываю тебя на поединок! Выходи!
Эрнак не спешил отвечать. Он всё ещё не пришёл в себя от внезапной встречи с противником, которого, как ему думалось, мог увидеть лишь через два, а то и три дневных перехода. Долго вглядывался узкими глазками в молодого великана, ноги которого доставали до коленей коню, медленно жевал старческими сухими губами и о чём-то думал.