Князь оборотней
Шрифт:
Остальная троица переглянулась — и видно было, что никому эта мысль не понравилась.
Золотая тигрица презрительно фыркнула:
— Ну и что — нам какое дело?
Белоперая согласно курлыкнула.
Хадамаха устало улыбнулся: все хорошо с Мапа, да Амба, да крылатыми, одна беда — дальше своего хвоста не видят. Еще недавно из подземелий, отрытых четырнадцать Дней назад в не самом крупном городке, Сивир от тундры до тайги захлебнулся тысячами смертей! Меньше всего Хадамаха хотел такого же у себя дома. А значит… права была Аякчан, надо разбираться с главным подозреваемым — с Кандой!
Хадамаха присел на корточки и заглянул старшему брату Биату в лицо:
— Где он?
— Кто? — кажется пытаясь всползти спиной по стене, выдохнул Биату. И чего так боится — Хадамаха ведь его, в сущности, когтем не тронул!
— Мешок из обоза, — мягко сказал Хадамаха. — Там ведь были не только меха, мясо и ягода, как думал Канда. Но ты… ты ведь был для племени свой… Ты зна-ал! Куда ты его дел?
— Я… Не понимаю, о чем ты! — отворачиваясь от дыхания Хадамахи, пролепетал Биату.
— Все ты понимаешь. Охранники мертвы, Канда увел дяргулей, очурбаненные тобой приятели дрыхнут без задних лап. Ты возле мертвого обоза один. Ты кинулся к нартам, начал искать — и нашел!
— Откуда знаешь? — с ужасом глядя на Хадамаху, выдохнул брат Биату.
Хадамаха пренебрежительно усмехнулся:
— Ты сам сказал. Ты так испугался дяргулей, что бежал бы от них со всех лап — если бы рядом с обозом тебя не держало дело. Куда же ты мог его припрятать? Тебе нужно было место, куда Канда не мог проникнуть запросто, даже если духи скажут ему про мешок. И чтобы недалеко — успеть обернуться, пока другие Биату не проснулись.
— Буровая! — прежде чем сам Хадамаха успел догадаться, прохрипел брат Биату.
Донгар вздрогнул и уставился на Биату так пристально, точно хотел разглядеть, что у того внутри. Этот взгляд привел Биату в ужас.
— Губ-Кин-тойону, жрецу тамошнему, который Буровой командует, шаман Канда не нравится, — зачастил он. — Ему вообще шаманы не нравятся: говорит, они людей обманывают, а камлания «противоречат фундаментальным основам научного Огневедения»! — похоже повторяя заученное наизусть, выпалил Биату.
У Донгара лицо стало, будто его дубиной огрели.
— Фун… мен… дам… — с трудом выдавил он, и глаза у него сползлись в кучку.
«Так папаша-геолог, сам того не зная, сыноубийцей станет! Помрет Донгар от перенапряжения», — сочувственно подумал Хадамаха.
— Это не я так говорю, это он так говорит! — увидев, как изменилась физиономия черного шамана, завопил Биату. — Поэтому он Канду на Буровую не пускает! И Канде жрец не нравится — не хочет он, чтобы у нас Храм построили и жрицы стаями летали! Это не я не хочу, это Канда не хочет! — увидев, как нахмурилась Аякчан, выкрикнул он. — Вот Канда к Губ-Кину и не ходит никогда! Там с задней стороны забора бревнышко… Его в сторону отодвинуть… Щелочка… Медведь не пролезет, а я… вот… Вполне. И мешок протащил. И прикопал. А стражник на вышке — он вовсе в другую сторону смотрел.
— Бревнышко. С задней стороны забора. А охранник — на вышке. С передней стороны. Очень интересно, — озадаченно сказал Хадамаха.
— Мне тоже, — сквозь зубы процедила тигрица, следя за Хадамахой сузившимися желтыми глазами. — Ох, как интересно, что вы, медведи, от остальных скрывали все эти Дни?
— Когда
Свиток 35,
про медвежье золото
Они снова делали привычное и хорошо знакомое дело — шли. Хорошо, хоть не бежали, как раньше. Охота затянулась, а главное, Хадамаха вовсе не был уверен, кто теперь охотник, а кто — дичь. Он искал того, кто отвечает за раздоры, нищету, боль, что накрыли его землю. Кто убил парней из обоза и превратил дурных братьев Биату в предателей своего племени. Но его не оставляло чувство, что этот «кто-то» тоже ищет его. Всех четверых. И еще — слишком мелок жадный шаман Канда с лавочкой, приказчиком, сбитой ценой на шкурки для такого дела. Но кто тогда? Кто способен добраться до самой Седны, чтобы натравить Тэму на него и ребят?
— Вы… Вы, наверное, хотите меня спросить… Что за мешок и…
— Не-а. — Аякчан улыбнулась, блеснув белыми зубами. — Но если ты сам хочешь рассказать, будет интересно послушать.
— Золото, — с усталым вздохом сказал Хадамаха. — У Мапа есть золото. На самом деле немного совсем. Ручей иногда приносит — золотой песок, мелкие блестки. Еще дед мой собирать начал. На случай самой большой беды. С дедовых времен его никто и не трогал. Отец решил, что беда пришла, и отправил золото с обозом. Еду купить, соль, травы, железо! Чтобы никакого Канды и никаких долгов. Я… Наверное, должен был сразу вам рассказать…
Он должен был, потому что они и впрямь… его друзья. Но… одновременно не должен был, ведь это не его тайна, а всех Мапа! И кроме долга перед друзьями, есть еще долг перед племенем. Но как объяснить им…
— Не-а, — снова лениво протянула Аякчан, оглядываясь по сторонам — похоже, опять высматривала своего зайца. — Ничего ты не должен. Я разве тебе рассказываю все про Храм и Голубой огонь? Или Хакмар про свои горы Сумэру? Хакмарчик, ты нам тайные ходы в горы нарисуешь?
— Если очень понадобится. Для дела, — сказал Хакмар, но на Аякчан поглядел подозрительно. — Просто так не стану.
— Говорил я — у каждого своя жизнь, — вмешался Донгар. — Долги свои, дела свои, тайны свои… Если друзья от тебя всю твою жизнь требуют, кому нужны такие друзья!
И Хадамаха облегченно вздохнул. Потому что да — друзья. Он долго сопротивлялся этому, даже не верил, что за друзья такие: черный шаман, жрица Огня и мастер из таких далеких гор, что истории о них больше похожи на сказки? А вот такие и есть: шаман, жрица, мастер… Для кого другого из его племени, может, и странно, даже невероятно, а для него, стражника и игрока в мяч… нормально! Потому что он уже не простой Мапа. А какой — он и сам не знает.