Князь Угличский
Шрифт:
– Во что оценишь сии товары?
– Самоцветные трубки в десять талеров, Зрительные трубки в пятьсот талеров, телескоп не меньше тысячи. Або ценнее не сами товары, паки взять патенты на инвенцион в первых царствах Европы и получать с того большой прибыток.
– О, в таком случае не желаешь стать моим агентом и представлять мои интересы при дворах европейских? У меня есть продукт, который нас озолотит.
– Яз готов царевич составить контракт и честно его блюсти. А каковой продукт ты имеешь предложить?
– Прежде всего, паровые двигатели.
– Не знаю царевич, в Европе ныне не поощряют, егда у мастера трудятся машины опричь людей. Даже моя королева
– Да, яз ведаю про то. Но времена меняются, наступит пора паровых машин. Окромя того есть у меня метод изготовления жидкого камня и способы его применения для строительства зданий, мостов и других построек. В нынешний твой визит показать готовый мост не выйдет, но в следующий раз увидишь много новин небывалых.
– Каковую долю предлагаешь мне царевич в сей компании?
– Мыслю, коли согласишься на пятую часть, станешь богатейшим торговцем Европы.
– Мало царевич, на мне станет вести дела, нанимать знатоков права и по судам тратиться.
– Твое слово.
– Тридцать процентов.
– Договорились. Составь договор, найди юриста и приходи ко мне. Яз для тебя приготовлю описание и обрасец жидкого камня методы его применения и материалы для него, сам спробуешь. По подзорным трубам калейдоскопам и телескопам, дам тебе схемы на патенты. Из товара отдам все, что у меня есть, коли мы теперь партнеры. Из выручки от продажи вычтешь мой долг за овец, и тридцать процентов сверху, на остальное купи мне книг важных, станки ткацкие аль еще какие самые лучшие. Да найми мне горных мастеров троих аль более знающих, да иных мастеров кого найдешь.
Подрядил дьяка, знатока аглицкой речи, переводить на русский язык пьесы Кристофера Марло. Длительное безделье, вызванное проливными нескончаемыми дождями, и вынужденное перечитывание, уже десять раз просмотренных книг невеликой личной либереи, навело на мысль о легендарной библиотеке Иоанна Грозного. Это тебе не пыль веков, царь помер всего тринадцать лет назад. С тем и отправился к Борису Федоровичу.
– По здорову Борис Федорович.
– Обратился я с поклоном к царедворцу.
– Здравствуй царевич, хорошо або пришел. Яз с тобою желал перемолвиться. Ты чего мыслишь про новое войско? Мож хитрости какие ведаешь?
– Яз, Борис Федорович, военного опыта не имею, або мыслю главное это строгий порядок. Думаю надобно отстроить воинский городок по виду крепостью, чтоб в нем было жилье для стрельцов и школа для казания воинских хитростей и баня и место для обучения воинскому шагу. Коли станут стрельцы жить по домам деревенским, так порядка не видать, да пря станется с мужиками из-за женок. И хозяйства свово стрельцам заводить не давать, чтоб было у них единое дело - воинское. И сочинить надобно для воев свой устав жизни как у монасей.
– Прежние придумки твои горазды. Тако ты возьми на соби дело о новом полку. Яз тоби дам дьяков Стрелецкого приказу. Ты им укажи чего желаешь, каковых людишек в полк надобно. Составишь роспись. Мне подашь. Опосля станем рядится.
– Хорошо, Борис Федорович. Яз чего пришел-то, спросить хотел. Кто-то мне сказывал, або прабабка моя Софья Палеолог в приданное с собою привезла из Царьграда спасенную либерею, множество книг старинных, якобы отцовских. Ты про то чего ведаешь?
– Нет, не слыхал. Мнится мне байки это. Гречанку, великий князь Иван Васильевич брал из-за древности рода. Породнится с остатним цесарем Второго Рима желал. Как яз слыхал от деда свово, прабабка твоя пришла на Москву с латинскими попами, да сразу от них отреклась. Хитра была безмерно. С собою была у ней казна, даренная Папой, про книги не скажу, не ведаю. Коль желаешь, могу вызнать у людей?
– Узнай Борис Федорович, коль не в тягость тебе.
Нескончаемый дождь разрушил мои планы соединить этим годом железным путем Москву и Рязань, но по докладам от князя Пожарского строительство самой дороги продолжалось, паровозные амбары и слободки мастеров были построены, собирался первый паровоз, на Устюжне отливались крупные детали для царского поезда.
В конце июля ко мне зашел Афанасий Петрович Бакшеев.
– Государь, пришел мужик немой, здоровый как бер, до тебя просится.
В спину потянуло холодком и в памяти всплыл образ здоровенного молчуна Иллариона, слуги-убийцы старицы Евпроксии.
– Это, наверное, слуга суздальской старухи.
– Ответил я растерянно.
– Чего этой ведьме от тебя надобно?
– Старик машинально схватился за саблю.
– И как ентот медведь мимо стрельцов в кремль пролез? Ты не ходил бы царевич. Яз с воинами выйду да прогоню его прочь с глаз.
– Не надо, больно вредная у него хозяйка, яз выйду, або ты прикрой меня в случае чего.
– Пистолет надо прихватить пришла мне на ум мысль, хотя такого здоровяка шестью пулями и не остановишь.
– Пойдем.
Я в сопровождении воина и двух рынд вышел в сени.
Увидев меня, огромный мужик, став на колени, поклонился, уперевшись в доски лбом. Не глядя, подал мне письмо.
'Здравствуй на многие годы унук мой Дмитрей. Гляди, абы епистолию никто не прочел.
– Я огляделся и отошел к окну.
– Лихоманка меня крутит, чую, помираю. Тебе надежды свои предаю, на воцарение истинного государя на Руси. Хучь и пренебрег моим советом, або всеж изветил ты Бориску. Уж не ведаю, каку лжу ты ему уведил, ано цели своей достиг. Романовых с присными в опалу вверг и от двора отринул, и дочку борискину себе в женки взял, опричь обычаев старых, яз слыхала, або сам царь Фёдор за тебя сватом стоял. Хитер ты есть, наша кровь. Не дурень оказался, како мнилось мне давеча. Мож и взденешь шапку Мономахову, коли тебя и наследком объявили. Гляди, не рассорься до времени с Бориской, не пощадит, коль откроется лжа твоя. Како бармы на плеци лягут, ты, по тихому, конюшего со свету сживи, ядом, аль исчо как. Романовых из опалы не возвертай, пущай сгинут в студеных краях. Помни, у государя руки по локоть в крови завсегда, иначе не может статься, такова цена царского венца. Со святыми людьми не спорь, обопрись на старые боярские роды, древнюю кровь, и трон твой силен будет, або и воли боярам лишку не давай. Для дел разных, шлю тебе слугу верного Иллариона. Вельми умел он бысть в тайных ухыщреньях, шпегов за версту чует. Присный человек, верен како пес, пригодится всяко, и приглядит за тобой, коли, кто на тебя умышлять станет. Не страшись крови, чадушко, Бог простит. Ларион ведает, иде хранится казна тверских князей. Серебра и злата без счету. Тебе оставляю. Коли станет нужда, прикажешь ему, он покажет. Но Бориске не смей медной пулы положить, с того свету прокляну'.
Ну и ну! Как из могилы повеяло! Ужас! Во дает старушка! Чего делать с медведем, то есть Илларионом? Держать подле себя? Кто знает чего у него на уме? С другой стороны, коли он такой умелец, вдруг пригодится? Конечно не против Годунова, но мало ли врагов станется в будущем? Опять же тверская казна. Почему сокровища Твери оказались у постриженной в монахини Евпраксии, в миру Евдокии Нагой, первой жены удельного князя Владимира Старицкого? Теперь и не узнать, коль кончилась старушка.
Я поднял с колен Иллариона.