Князь Владимир. Книга 2
Шрифт:
— Грамоты, — прошептал Владимир благоговейно. — Ты грамотный?
— Как и ты, — ответил Борис несколько удивленно.
— Я только греческие письмена хорошо разумею… И малость рунами могу писать. А здесь, как вижу, и всякие другие.
— Я грамотный в восьми языках, — ответил Борис надтреснутым голосом. — А здесь их намного больше. Я о другом тебя хотел спросить, княже. Что делать с этими ведами?
Владимир пошел вдоль стен, бережно трогал кончиками пальцев высохшие, несмотря на умелое хранение свертки бересты с мелкими-мелкими значками, сдувал
Борис наблюдал за просветленным лицом князя, горящими глазами, ясно заметным румянцем, и глубокое сочувствие охватило сердце. Князь леплен из той же глины: рад бы бросить все и всех, засесть здесь, читать жадно о днях минувших, о сгинувших царствах, о деяниях необычных и славных, о чудных народах и обычаях, о легендах и обрядах столь далеких пращуров, что и поверить в то, что это их пращуры — трудно…
Наконец повернул блестящие глаза:
— Я не знал о таком сокровище!
Голос не был обвиняющим, только безмерно удивленным. И с ноткой благодарности, что показано ему первому. Видно же, что не одно поколение собиралось, но ни Ярополк, ни Святослав, ни Ольга не знали, иначе либо в княжьи покои велено было бы тащить, либо еще что, но известно о них бы стало.
Борис дважды добавлял масла в светильники, наконец кашлянул напоминающе. Владимир повернулся, счастливый, наткнулся на мрачный лик волхва, медленно и нехотя вернулся в земной мир.
— Говори. Чую, не для похвальбы показываешь.
— Что делать с ними, княже?
Владимир отшатнулся:
— А что… стряслось? Только скажи. Ты прав, такое в тайне держать надобно. Даже от князей. Но ты ж не сам за всем этим смотришь? Подбери верных людей, а я дам злата и жемчуга, сколько запросишь. И не спрошу куда дел. Вижу, святым делом богов занимаешься. Можешь перепрятать даже от меня, не обижусь.
Борис морщился, отводил взор, кряхтел, переступал с ноги на культяшку, снова вперял взор в счастливое лицо молодого князя.
— Княже…
— Говори же!
— Ты душу кладешь, чтобы весь народ подтащить хоть на пядь выше к солнцу, к небу, к богам. Или к единому богу, это неважно. Но ты жаждешь сделать людей другими, лучше!
Владимир смотрел пристально:
— Звучит лестью, но это правда.
— Княже, в этих книгах много чудес, но это все о прошлом. Ты знаешь ли, что наши пращуры людей ели?
Владимир сказал сухо:
— Воинский обычай. Я сам, когда ходил с варягами, выдирал еще живую печень убитого врага. Ел сразу, пока трепыхается в пальцах, пока живая кровь брызжет! Мол, сила убитого переходит к тебе. В чем-то верно, святой волхв!
Борис покачал головой:
— Печень убитого врага жрут не потому, что сила перейдет… а чтобы на том свете не мстил кровнику. Но вот ты уже не исповедуешь звериные обычаи своего отца, а твои прадеды вовсе ели убитых! И не только печень.
— Русы? — ахнул Владимир.
— Только ли русы… Все
— Но сейчас…
— А ты на что? — сказал Борис грубо. — Ты находился и в древние времена. Не сам ты, а такие, как ты. Клали жизни, чтобы вытащить племя из дикости. Иногда удавалось приподнять хоть на пядь, хоть на палец, хоть на волос. А за тыщи… не знаю сколько тыщ лет, вот и доползли, обламывая ногти. Едим только печень убитого врага, а там, глядишь, вовсе человека есть не станем… И стариков своих убивать не будем, когда вовсе одряхлеют. А то, глядишь, то и дело зимой везут престарелых отцов да матерей на санках в лес, оставляют там лютым зверям на растерзание… Понятно, прокормить бывает трудно…
— Но не рубят же им головы, — огрызнулся Владимир, — как было принято, я слыхивал в детстве, в седую старину! Как до сих пор степняки делают. Но ты прав, волхв. Я уже чую, зачем показал мне это, будь ты проклят! Будь проклят, что сам не смог решить, а и это взвалил на мои плечи!
Сгорбившись, он пошел к выходу. В дверном проеме качнулся, как слепой задел плечом, пошарил руками по стене. Борис взял лучинку из пучка, пошел следом, освещая путь трепетным огоньком. На душе было тревожно, тяжко, и страшился оттого, что не ведал: правильно ли содеял?
Владимир только через неделю явился к Борису. Теперь он сам выглядел будто провел не одну ночь в пыточном застенке. Глаза ввалились, а голос был сух и мертв:
— Когда ты решился показать мне?
— Когда ты повелел скарать на горло лесного человека. Я слышал, почему ты так велел.
Владимир кивнул:
— Я так и понял. Тогда ты знаешь, что я считаю верным.
Борис поник головой:
— Знаю. Но я хотел, чтобы сказал это ты.
Лицо Владимира дернулось, он сгорбился еще больше. Не глядя, велел:
— Пойдем.
— Ты… сам?
— А у кого рука поднимется? Все хотите быть чистенькими.
Стража хотела было идти за князем, Владимир резко велел остаться. Без всякой охраны, если не считать тайной тавровской, пришли в тайному ходу и спустились в хранилище. Владимир послюнил палец, повертел над головой. Тяга чувствуется, иначе здесь бы писцы задохнулись. А выходы наверняка так запрятаны, что даже густой дым рассеется через ветки, дерн, наружу выберется лишь нагретым воздухом.
В углу стоял тяжелый молот, раньше там был веник. Светильники горели ярко, а вдоль стены высились три огромных узкогорлых кувшина. Владимир уловил запах масла, очень напоминающий горючую смесь, именуемую греческим огнем.