Князь Владимир. Книга 2
Шрифт:
А с латинской верой было труднее. Афинский митрополит Михаил Акоминат не зря жаловался, что ценности эллинской культуры достались «латинским варварам, не способным понять древних авторов даже в переводе». «Скорее ослы поймут благозвучие лиры, а навозные жуки благоухание мирта, чем латиняне красоту и гармонию речи», писал он.
Константинопольский патриарх Фотий еще сто пятьдесят лет назад писал в своем «Окрожном писании» о широком распространении христианства на Руси с помощью посланного туда епископа с особой миссией… Но тут Фотий что-то недопонимал. Вера русичей в своих богов оставалась крепка, просто терпимость
Латинскому папе удалось добиться низложения патриарха Фотия, и когда на патриарший престол вскарабкался Игнатий, то тут же отправил своего архиепископа на Русь. Об этом писал ромейский император Константин Порфирородный в биографии своего деда, Василия I Македонянина, но на Руси памяти об этом миссионере не осталось, а христиан среди русичей по латинскому обряду на Руси хватало и раньше…
Впервые христианство на Русь принесли широко князья Аскольд и Дир. Они крестились сами со всей многочисленной дружиной, крестили киян и жителей окрестных городов и весей. Признав таким образом верховенство Царьграда, вынуждены были отказаться от набегов на ромейские земли, на их столицу…
Два года спустя князь Олег взял Киев, убил Аскольда и Дира. В резне погибло большинство христиан, волхвы признали Олега спасителем Отечества, и Русь вернулась к прежней вере. Затем Олег совершил внезапный поход на Царьград, там нападения не ждали, захватил богатейшую добычу, а в знак победы прибил свой щит на врата гордого града… В его договоре с ромеями уже не было даже упоминания о Христе.
А вот дружина Игоря отправлялась в поход наполовину охристианенная. Когда отправлял послов в Царьград для заключения договора, половина состава присягала в церкви святого Ильи, а сам Игорь приносил клятву на холме, где стоял Перун.
При княгине Ольге христиане были почти у власти. Она сама приняла веру Христа из Рима и всячески ее насаждала на Руси. Узнав о таком повороте событий, к ней поспешили не только монахи из Царьграда, но прибыло огромное посольство во главе с представителем Оттона I и папы римского Иоанна XII ревностным и пламенным Адальбертом, уже носившим титул «епископа русского».
Латиняне… Тогда Владимира, как и других киян, поражали бесцеремонность, грубость и невежество латинян. Особенно проигрывали рядом с ромеями из Царьграда. Те умели и речь искусно повести, и уважение чужой вере выказать, свою не унизив, а потом в спорах умеют польстить своими мудрецами и верой своей… А латиняне как мясники грубо прут на рожон, требуют, чтобы все было только по-ихнему, чужого мнения не выносят…
Так и доигрались. Юный Святослав круто повернул Русь обратно к древней вере отцов.
Но все же, все же латинская вера приживалась лучше, чем греческая. Больно криводушными были ромеи. За сладкими улыбками различался яд. Лицемерие чувствовалось за версту, а льстивые речи слушать хоть и приятно, но грубая прямота латинян, их строгость в вере привлекала больше. Так и случилось, что уже при Ярополке Русь стала почти вся католической, оставалось только признать
В этом великий путь Руси, подумал он на этот раз уже убежденнее. Пусть одни народы идут за Христом, другие — за Мухаммадом, третьи — за Яхве, четвертые… Все они убеждены, что только они люди, а остальные — лишь скот для их телег и мясо для их собак. А с такими убеждениями как прожить без пролития крови? Россы тоже знают с какого конца браться за мечи. Но никогда не скажут, что они — люди, а другие нет. Этим как раз и могут привлечь сердца! И у Руси может быть то великое будущее, которое сами себе перечеркнули другие народы.
А может и не быть.
Глава 36
Русь была открыта для проповедников чужих вер, но Владимир велел имать и сразу казнить тех, кто хулил русских богов. Так были распяты на воротах трое монахов-латинян, один из Царьграда, два чеха. Все навязывали иудея Иисуса взамен русских богов. Тавр ярился больше всех. Добро бы просто принесли своего Иисуса, русы принимают всех, но эти требовали на площадях, чтобы русы и русичи повергли в прах своих русских богов, а в красный угол поставили иудея!
Владимир смеялся, Тавр раньше о богах думал меньше всего. Сейчас уже сам с волхвами беседует, ходит злой, сосредоточенный. Видать, на Руси уже наступает покой, на кордонах враги притихли, урожаи из года в год хороши, можно и о высоком помыслить на досуге и в свое удовольствие…
Борис, в отличие от других волхвов, часто общался с проповедниками. Один даже поселился у него, благо был такой же неприхотливый, чем-то похожий на волхва: с худым лицом, горящими глазами, устремленностью к неведомому, страстной жаждой весь мир убедить жить так, как живет он.
Однажды Владимир забрел прямо в комнатку Бориса. Тот тихо беседовал с монахом, на столе лежала коврига свежего хлеба и две сушеные рыбины.
— Великая тоска меня взяла, волхвы, — сказал Владимир тихо.
Он подсел к столу, отломил хлеба. Ощутил, что почти день не ел, хотя последние недели к коню не подходил, терема не покидал.
Борис и его приятель в черной рясе смотрели с недоумением. Борис спросил осторожно:
— Стряслось что?
— Вот сижу я — владыка всех русских земель, равный по мощи императорам Римской империи и Германии… Разве что императором еще не зовусь. Да, всего три великие силы в мире: Новый Рим, Германия и Русь… Но я не об этом, мысли мои путаются, все о державных делах — прости, отче! Вот сижу я, равный базилевсу, и сидишь ты, книжный червь… Кто из нас велик?
Борис смотрел исподлобья, а монах сказал подобострастно:
— Ты, великий князь всей Руси! Как же иначе?
Владимир отмахнулся:
— Слишком быстро отвечаешь.
— Но это все знают!
— Все — это простой люд. Простой мыслию, не знанием. Это для них я велик, а для истории — вот он, Борис. Скажи, кто правил миром, когда жил Архимед? Ага, даже ты, грамотный, не знаешь… А мудреца с его «Эврика!» и «Только не тронь мои круги!» знают во всех просвещенных странах. И будут знать все больше. Кто правил Элладой, когда жили Эсхил, Демосфен…? Забыты. Так и меня забудут. А великим станет тот, кто сейчас и цыпленку дорогу уступает, на кого любой бродячий пес гавкает, кто с нищенской сумой скитается…