Князь. Записки стукача
Шрифт:
Меня провели в кабинет, где в кресле градоначальника сидел… Кириллов!
– Сейчас привезут Фанни. Она должна будет передать вам некую бумагу.
В кабинет вошел жандармский офицер и объявил:
– Привезли!
В кабинет влетела Фанни. Сразу перешла в наступление:
– По какому праву смели доставить меня сюда? Я американская подданная, и наш посол – мой приятель.
– В этом я нисколько не сомневаюсь. У вас очень много приятелей в Петербурге. Вот, кстати, один из кандидатов в приятели, – он, усмехнувшись, показал на меня. – И поверьте, многие ваши приятели – также наши сотрудники. Я думаю, пока вас вели по этому мрачному зданию, вы наверняка вспомнили рассказы о том, как порой здесь бесследно исчезают люди. Это отнюдь не касается честных людей. Но касается шпионов иностранных государств. И поверьте, ваш друг посол вряд ли вмешается в это дело… Ибо, если мы откроем ему даже малую толику ваших похождений, у него возникнут самые печальные представления о вас, мадемуазель…
– Что вы от меня хотите?
– Вот это уже правильный вопрос. Вместо того чтобы отправить вас в тюрьму, я хочу передать вам десять тысяч рублей, а вы отдадите мне долговое обязательство Великого князя…
– Сто тысяч за десять – вы шутите!
– Да нет, уже восемь… Но учтите, еще через минуту…
Она зарыдала:
– Я согласна!
– Браво… Но рыдать в моем присутствии – несерьезно. С вами поедет жандарм с деньгами и приглянувшийся вам молодой человек. При них и порыдаете. Они поверят… Жандарм передаст вам восемь тысяч, а вы отдадите вексель Великого князя этому приятному юноше.
Я никогда не забуду это путешествие. И то, как она не проронила ни слова, и то, как аккуратно уложила в шкатулку деньги, и то, как швырнула мне в лицо вексель Николы…
– Прощай, жалкий лакей. Будьте вы все прокляты – и вы, и ваша страна рабов!
Я передал вексель жандарму, тот прочитал, спрятал в кожаный портфель, вынув оттуда некую бумагу. Ее он вручил бедной Фанни.
Это было предписание покинуть Россию до полудня следующего дня.
Через пару дней Кириллов сообщил:
– Ваш подопечный – я имею в виду Николу – сегодня утром нашел на столе письмо. Самое удивительное: ни наш человек-лакей, ни адъютант князя господин Вепрянский… вам, возможно, часто придется иметь с ним дело… они не могут объяснить, как оно там оказалось. Великого князя приглашают приехать в Летний сад, но одного, без адъютанта. Таково условие. Безумец, естественно, собрался. Это очень опасно. Я попросил господина Вепрянского напомнить Великому князю, что именно у решетки Летнего сада стреляли в Государя… – Он помолчал. – Нет, я не думаю, что приглашают для этого, застрелить токующего тетерева она могла бы и в ложе. Здесь какая-то другая игра… Но, чувствую, большую головную боль доставит нам эта женщина… Кто она? Кто?! – Он пристально посмотрел на меня. Я выдержал его взгляд.
Через неделю Кириллов вызвал меня в кабинет.
– Вы хорошо знаете английский?
– Да, Ваше Превосходительство.
– Никола пишет свой дневник не по-русски или французски, как принято в семье, а по-английски. Там много сокращений, вы разгадаете их и все переведёте к послезавтрашнему дню…
Он передал мне ученическую тетрадь.
И пояснил:
– Это копия. Её делал наш сотрудник (адъютант Николы – Вепрянский).
Копия оказалась очень грамотной, сокращений было немного, все они были ясны и в разгадке не нуждались. Он просто хотел, чтобы я прошел еще одну ступень падения, и заставлял меня трудиться для них!
Чтобы каждый день я понимал: возврата нет.
Дневник оказался весьма пикантным. И я скопировал его. Я знал, что это очень опасно, но уже тогда в голове моей появилась неясная мысль.
Мне показалось, что она – путь к спасению…
Никола, как почти все Романовы, ежедневно вел подробное жизнеописание. Простодушно записывал все, не подозревая о дотошных читателях.
Вот что я скопировал:
«Второе свидание после Летнего сада. Потрясен! Подъехал в коляске к кондитерской на Невском. Как велела, был один – не сказал никому… Она ждала в другой карете… Сделала знак – пересел… Потянулся к ней. В полумраке ее лицо… сама подставила губы. На окраине – в какой-то подозрительной нищей квартирке с видом на грязный канал… Уёб!!! Наконец-то! (это написано по-русски). Лежала голая… Венера! Неутомима.
– У вас много женщин, но, как вы поняли, я сумею заменить их всех, сиятельное животное. Кажется, при дворе вас зовут Никола? Но «животное» вам подойдет больше…
До утра – любовная схватка…
Утром за кофеем (готовил сам на жалкой кухоньке) сказал:
– Если позволишь, сниму для нас квартиру.
Спросила:
– Здесь не нравится? Эстетика – самое пошлое слово нашего века.
– Ты отрицаешь искусство? Я слышал об этом направлении… Стало быть, ты нигилистка?
Промолчала. Пытался начать разговор о ней. Она меня срезала:
– Сразу договоримся: я хвастлива, нервна и ненасытна. Короче, обычная самка. Оттого лгунья. Так что никакой правды не узнаешь, пока сама не захочу.
Прощаясь, сказала:
– До встречи, животное.
Я влюблен… Я совсем влюблен.
На следующий день послал адъютанта с цветами – разыскать ее квартиру и вручить… Дверь открыл какой-то испуганный человечек. Оказалось – хозяин квартиры! Сказал: «Да, я сдавал квартиру. Здесь жила девушка, очень красивая, в белом пуховом платке… Съехала на днях».
Понедельник. Опять новая квартира. Статую Фанни велел убрать из спальни – не могу смотреть без отвращения на рыбье тело.
Сказала:
– Мне нужны деньги.
Опешил… взбешен.
– И сколько?
Она назвала.
– Даже для блестящей парижской кокотки много.
– Я не кокотка, ты это знаешь, но моя профессия требует очень больших расходов. Постарайся.
– Какая же… это профессия?
Промолчала, сказала:
– Короче, ты дашь?
Научила не спрашивать. Я дал.
27 февраля
Новая просьба – намного больше. Продал коллекцию медалей.
Отцу объяснил, что поменял их на итальянскую картину. Показал какую-то жалкую картину, купленную за гроши в антикварной лавке. К счастью, он ничего не понимает в живописи, да и ему, видно, не до того. В правительстве стало известно, что сотни молодых нигилистов решили отправиться в народ – возбуждать крестьян против власти. И партия реакционеров не без успеха намекает дяде Саше, что это и есть результат его реформ, итог влияния отца на дела правительства. Все это папа рассказал мне. Бедный папа. Я попросил денег.