Княжич
Шрифт:
– Ты надеешься, узнать, его последние слова?
– переспросил Григорий.
Андрей молча кивнул головой.
– Люди говорят, он умер, не приходя в сознание. Похоронили его в вашей родовой усыпальнице!
Наступило скорбное молчание.
– Ты на Родину собираешься?
– прервав молчание, спросил Григорий.
– Хотелось бы!
– тяжело вздохнув, ответил Андрей.
– Но насколько я знаю, меня там считают самозванцем!
– Ну и что?
– рассмеялся Григорий.
– Ты знаешь кто я?
– Кто?
– Дьяк посольства, первый помощник и советник руководителя посольства
– похвалился Алферев.
– Из покойников я тебя сделаю живым.
Григорий был самым старым из студентов, ему было двадцать четыре года, в отличие от остальных, которые не дотягивали и до девятнадцати. Он был весь в своего отца, печатника, думного боярина Наума Алферева, который достиг всего только благодаря своему необыкновенному уму и рассудительности. Григорию также прочили известное будущее.
– А как же грамотка Разбойного приказа о моей смерти от топора татя?
– спросил Андрей.
– На дыбе любой признается даже в том, чего он не делал! Оговорил себя крестьянин!
– успокоил его Григорий.
Пропели вторые лондонские петухи. Алферев вытащил из кармана что-то похожее на позолоченное яйцо. Внутри него что-то тикало. Странное яйцо имело крышку, которую Григорий открыл.
– Немецкие часы!
– пояснил он Андрею.
– “Нюрнбергскими яйцами” их здесь называют. Смотри, как местные петухи точно по часам поют!
Григорий протянул Андрею часы, чтобы тот удостоверился в сказанном им. Под крышкой часов, на белой окружности, большая черная стрелка указывала на цифру два. Андрей никогда не видел таких маленьких часов. В Литве, в кабинете у князя Константина часы были размером с арбуз и по форме напоминали его половину.
– Полезная вещь!
– произнес Алферев.
Увидев, как заинтересовался ими Андрей, он быстро спрятал часы в карман камзола.
– Мне пора! Как бы мне взбучку от Елизара Романовича не получить за опоздание! Знаешь, как он за волосы таскает? А разговор продолжим завтра. Вечером, я приду к тебе! Давай руку, попрощаемся!
– Гриш! А как ты оказался в трактире, да еще в английском платье?
– поинтересовался Андрей, провожая товарища.
– Что ты такие вопросы задаешь? Возвращался от дамы, решил зайти, горло промочить!
– поморщился Григорий.
– Забыл, каким я в университете был?
В Падуе студент Алферев был известен как гуляка и дамский ухажер.
– Таким я и остался!
– смеясь, продолжил Григорий.
– А статут, мой теперь о-го-го какой! Да и в посольской одежде гулять, страну позорить! Узнают, погонят! На квартирке переоденусь и утром, как есть настоящий русак, на работу! Ну, я задержался у тебя! Прощай!
На улице его ждал слуга с лошадью. Григорий шутливо помахал Андрею входившей в моду широкополой шляпой с перьями, пришпорил коня и исчез в темноте.
На следующий день, на верфи, Василий рассказал Андрею о своем разговоре с Джейн. Уговоры Джейн проходили тяжело. Она то заявляла, что если он уйдет в море на корабле Рэли, забудет его навсегда, то плакала, моля его этого не делать и довольствоваться денежным доходом капитана торгового судна, которым он мог стать через несколько лет, выбрав положенный ценз. Сердце ее не могло смириться с тем, что она может навсегда потерять его. Но ум
Андрей рассказал о своем разговоре с товарищем по университету. Но не все. О предложении вернуться на Родину он пока промолчал, ввиду неопределенности сказанного Алферевым. Василий хохотал выслушав рассказ Андрея, о том, как плут трактирщик бегал от подвыпившего, со шпагой наголо Алферова, когда к ним подошел матрос идущий от ворот верфи и сообщил, что приехал какой-то русский и просит Андрея подойти к нему.
– Наверное, это твой вчерашний товарищ!
– догадался Скурыдин.
– Иди быстрей.
Действительно, у ворот стояла карета, с кучером впереди и гайдуками сзади, возле которой переминался с ноги на ногу в высокой собольей шапке и накинутой на малиновый кафтан ферязи, Алферев.
– Здравствуй!
– протянул ему руку Гришка.
– Садись в карету!
– А куда едем?
– спросил удивленный Андрей.
– В дороге расскажу!
– уйдя от ответа, ответил Гришка.
В полумраке кареты, Алферев, наклонившись к нему, пояснил:
– В посольство в Ричмонд поедем! Елизар Романович хочет с тобой лично поговорить!
По дороге, Гришка рассказал Андрею, что глава посольства обрусевший ливонский дворянин на русской службе, человек умный и порядочный, которых в наше время еще поискать надо.
– Ты его не стесняйся!
– советовал Андрею Гришка.
– Хоть и фамилия у него немецкая, а на самом деле он давно русак! Веры православной и жена у него русская!
Ехали недолго, потому что Ричмонд находился рядом с Лондоном, почти в его предместьях.
– Со мной!
– бросил на ходу Григорий стрельцу, пытавшемуся бердышом преградить вход Андрею в двухэтажное, увитое диким виноградом здание, выделенное королевой для русского посольства. По широкой лестнице, покрытой дорогими персидскими коврами, они поднялись на второй этаж, в приемную русского посла.
– Князь Андрей Бежецкий!
– представил своего спутника Алферев, опередив вопрос вставшего с кресла секретаря, - Доложи!
Постучав, в высокую белую дверь с позолоченными ручками, секретарь скрылся за нею. Через какое-то время дверь открылась. Из кабинета послышалось:
– Князь Бежецкий! Заходи!
Андрей вошел в большой и просторный кабинет. В глубине его, рядом с письменным столом, на стуле расположился грузный широкоплечий мужчина в ярко-зеленом кафтане, с умным, притягивающим взгляд лицом. “Это Бекман!” - сразу решил Андрей. За ним попытался войти Алферев, но мужчина остановил его: