Княжий остров
Шрифт:
Егор с Ириной заскочили в машину, и она рванула с места. Быков откинул голову назад, медленно отходил от схватки, все тело налилось усталостью и болью. Николай Селянинов радостно пересказывал бой, возбужденно теребил Егора, но Ирина поняла его усталость и отрешенность, отстранила руку вологодского.
— Отстань, пусть отдохнет.
— Ну-у! Дал жару, — теперь уж Лебедев возбужденно оборачивался и искал глазами его внимания, — я подобного никогда не видел.
— Оставьте его в покое, — повысила голос Ирина, — он не виновен в этом… если бы не он…
— Это японский ритуальный прием… Кацумато так показывал один раз на теленке… но я не хотел, я не думал это делать. Все случилось само собой… если бы не нож, я бы его взял живым… Мне самому страшно… Прости меня, Ирина.
— Успокойся, — она нежно гладила его по голове и чуяла рукой, как сквозь его волосы исходит какой-то огненный свет, она ощущала Егора как раскаленную солнечную плазму и пыталась остудить; теребила пальцами волосы, трогала щеки, мягко прижималась к нему — и услышала едва внятный шепот:
— Я защищал тебя…
— Я знаю, успокойся… все прошло. Все избылось, все позади, милый…
* * *
Следующим днем машина просигналила у ворот окруженного высокими стенами монастыря, и они тут же распахнулись, пропуская ее внутрь. На стенах и башнях дежурили часовые, у храма стоял новенький ЗИС, крытый брезентом. Навстречу приехавшим выскочил высокий, широкоплечий офицер с двумя шпалами на петлицах, весело козырнул, приветствуя Лебедева.
– Ну вот мы и дома, — облегченно выдохнул он, — отдирая уставшие руки от баранки. — Сейчас помыться с дороги и в трапезную, пообедаем и спать. Сбор в двадцать часов на совещание.
Они вылезли из машины, оглядываясь кругом. В монастыре стояли древний собор, две церкви и строения, где когда-то жили монахи. Зияли пустотой звонницы, колокола сняты в эпоху борьбы воинствующих безбожников со старым бытом. Монастырь стоял на холме у большого озера, во дворе буйно росла зелень, лиственницы и сосны в два обхвата окружали кладбище с каменными надгробьями и коваными крестами. Поблекшая позолота куполов собора и церквей тускло светилась над их головами. Ветви яблонь в саду обвисли под тяжестью еще зеленых плодов. Дорожки чисто подметены и присыпаны песочком. И вообще монастырь удивительно сохранил свой порядок и благолепие, ощущаемый во всем лад, но чувствовался тут и особый армейский порядок. Меж деревьев натянуты телефонные провода, торчит антенна рации, а над воротами и на колокольне Окаемов заметил притаившихся стражей с ручными пулеметами.
Илья Иванович с интересом рассматривал древний собор, он походил на храмы Владимира и Новгорода, вологодской Софии и другие первокаменные русские храмы. Узкие оконца его помнили звон тетивы луков, выстрелы первых ружей. Каменная искусная резьба и особая асимметрия в архитектуре создавали ему объемный и мощный образ, ощущение полета… Стая голубей колесом ходила над ним, легкий ветерок звякал оторванным куском жести на крыше. Там без присмотра буйно проросла трава, на церквах и строениях отшелушилась штукатурка и чувствовалось подступающее изветшание, без ухода и любовного присмотра монахов всего этого окруженного стенами духовного мира затворников. Двери храмов были заперты на тяжелые навесные замки, проржавевшие от сырости. Печально вздыхая, Окаемов бродил по монастырю, ограбленному и разрушаемому, приспособленному для иных, может, для благих, но греховных мирских целей. Он осуждал Лебедева за то, что разведшкола размещена им именно в монастыре. Трудно будет тут сосредоточиться и работать. Раз за разом придется уходить в иной прошлый мир, мыслями непокойными ловить каждую деталь, каждый живой кирпич этой русской крепости, уложенной трепетной рукой далекого предка во благо Отечества и твердости веры. Егор с Ириной тоже бродили по саду, Ирина с наслаждением грызла зеленое яблоко, и глаза ее искрились смехом, радостью, что судьба благосклонна и не разлучает пока их, дозволяет ей быть рядом с ним, слышать его голос, видеть его улыбку, чуять тепло его руки. Она сорвала крупную антоновку и подала Егору.
— Попробуй, представь, что мы дети.
Он взял и откусил яблоко, сморщившись от кислющего незрелого плода. Но пересилил себя и благодарно на нее посмотрел. Окаемов заметил, что Ирина сорвала и подала яблоко и что его вкусил Егор. Громко проговорил:
– Вот и все, Егор Михеевич, Ева дала тебе плод с древа познаний… Но ты не пугайся, в этом нет греха… На древе есть еще один заповедный плод, плод бессмертия. Наша задача найти его и дать вкусить людям, вместе с мудростью древних цивилизаций. Древ-них… Древо истины… Мы станем его искать, такова судьба.
Егор грыз кислое яблоко и слушал Окаемова, витая взглядом по куполам и безголосой колокольне, следя за стремительным полетом голубей под сияющим куполом неба, И грустно ему было и радостно, что рядом стоит она в этом их общем раю, у стоп этих храмов темных от времени и невзгод нынешних, свалившихся на них новым татарским набегом нехристей Мира, переустроителей его по законам дьявола..
После обеда Окаемов попросил Лебедева открыть двери собора, но тот ответил, что там склад оружия и необходимо вызвать начальника караула.
— Уберите оружие из храма немедленно, пока этого не сделаете, я ничего не стану организовывать. Это великий грех, и он нам воздастся… Можно найти другое место. Ты ведь это знаешь…
— Да нет пока надежнее места, впрочем, есть сухие подвалы, в них монахи хранили съестные припасы.
— Вот и убери, или нам удачи не будет.
Начальник караула открыл тяжелый амбарный замок, и все вошли в прохладный сумрак собора. Удивительно, но внутреннее убранство почти все сохранилось. Снопы света падали сверху через окна под куполом на пол, где грудились цинки с патронами и зеленые ящики с автоматами, винтовками и бронебойными ружьями. Отдельно стояло с десяток ручных и станковых пулеметов, уже собранных и готовых к бою, с заправленными лентами и запасными коробками. Все это открылось для глаз Окаемова нелепо и страшно. Среди ликов святых, среди фресок и резного иконостаса витал терпкий дух ружейного масла, мешаясь с особым церковным духом ладана и отгоревших в молитвах свечей. По приказу Лебедева молодые расторопные парни быстро вынесли все оружие, и Окаемов облегченно вздохнул, проговорил Лебедеву:
– Ты ведь старый волк, а основы психотроники нарушаешь, основы генной памяти этих людей, — он кивнул головой на всех стоящих. — Вот видишь, как сразу стало просторно в храме и на душе у каждого. — Он стал ходить вдоль стен и остановился у одной небольшой темной иконы, поманил рукой к себе всех: — Смотрите, вот вам мудрость и самая тайная загадка русской души. Икона эта написана не позже четырнадцатого века. Каждый иконописец, прежде чем создать подобный шедевр, месяц постился очень строгим постом и проводил это время в молитвах, просил покаяния и соизволения у Бога приступить к работе сей. Только напитавшись верой, он брат в руки кисть и писал. Так вот, вы видите вроде бы невзрачную иконку, на коей все изображено асимметрично, нарушена перспектива… Это можно воспринимать, как неумение художника, примитивизм мышления. Для человека непосвященного это все кажется наивным и простым. Но пред вами образец простоты гениальной. Икона умышленно сделана так и несет в себе не только определенную идею, но и сверхзнания. Именно в ней человеческая мысль постигает глубину. Это не копия с натуры, а момент озарения. Через нее к нам идет реальность небесная, и мы соприкасаемся в молитвах с разумом божественным, проникая через икону в многомерное пространство; нам почему-то близки наивность рисунка и нарушение перспективы… По словам недавно расстрелянного в лагерях одного священника: «Русская икона, написанная по правилам высокого искусства обратной перспективы, открывает нам окно в горний мир позволяет увидеть, почувствовать духовный свет, идущий из этого трансцендентного мира». Наш взор вовлекается причудливой перспективой, и мы улетаем туда всем своим существом, раздвинув завесы молитвою, и возвращаемся в мир земной наполненные созидательной энергией, постигнув пространство и время духом своим. Это может быть самое гениальное открытие, которое дано человечеству через русского иконописца… решающего сверхзадачу удивительно просто и традиционно, перенимая, этот дар в монастырях, через молитву свою, укрощение плоти и прорыв во Вселенную… Постойте перед этой иконой и помолитесь, глядя на нее, и вы скоро станете видеть все новые и новые детали, яркие краски оживут, и ежели вы достойны и владеете верой, то она примет вас и насытит божественным светом и силой; раздвинутся незримые шторы, спадет пелена с глаз, и Бог даст вам мгновение любви своей и бессмертия, великой тайны сотворения, постижения истины…
Егор и Ирина стояли рядом и молча смотрели на икону. Все уже ушли через распахнутые двери храма, а они смотрели; Ирина тихо шептала молитву, памятную с детства. День угас, и в храме гулко возлетал ее смиренный шепот, икона стала живой и близкой, засветились алые поволоки одежд, распахнулось взору что-то запредельное и яркое, влекло туда их, окрыленных, соединенных воедино. Они летели, постигая время и пространство, бессмертие свое и земли своей, радость испытывая, легкость и любовь единую сотворения…