Княжий остров
Шрифт:
Егор взял со скамьи припасенную финку, закатил на левом рукаве полотняную рубаху выше локтя и вдруг полоснул острой финкой по коже меж локтем и запястьем. Хлынула кровь на заранее постеленную клеенку. Он взмахнул над раной еще раз ножом, — и кровь унялась. Третий раз взмахнул — и вытер платком с руки кровь, обходя сидящих и показывая руку… На ней горел свежий розовый шрам, рана затянулась. Лебедев даже потрогал пальцами порезанное место и удивленно покачал головой. Он видел Быкова в бою и перестал дивиться его умению, но этот «фокус» его потряс… Тем временем Егор зарядил свой «ТТ» и подал его Солнышкину, отошел к противоположной стене зала, обитой матрацами.
— Стреляй в меня!
– Да будет тебе дурить, — недовольно усмехнулся здоровяк — я на таком расстоянии из пистолета монету сшибаю. Не буду!
– Стреляй! — приказал Лебедев и внимательно уставился на Егора, следя за его движениями. Он заметил оцепенение Быкова, что-то происходило незримое с его слегка покачивающимся телом, и вот он опять произнес:
— Стреляй, только не в голову…
Солнышкин выцелил правое плечо и мягко надавил спуск. Егор тем мгновением расслабился, мысленно прочел молитву Стос и почуял взлет тела и духа. Он смотрел на Солнышкина спокойно и видел на своем месте деда Буяна, заставившего его впервые выстрелить в себя из карабина. Егор постигал испуг и смятение Солнышкина в этот миг, ибо прошел подобное в детстве… но каков был восторг, когда, обучившись у деда, сам смело стал под ружейный ствол Буяна и увидел свинцового шмеля, летящего в него… и властию своею возликовал над слепой пулей, уходя от нее и провожая взглядом ее…
Наконец Солнышкин решился, и Быков видел, как медленно палец давит спуск, как томно срабатывает сорвавшаяся пружина и ползет боек, ударяет о капсюль, тихо возгорается порох и натуженно выпихивает пулю… Она летит вращаясь, и за время ее полета можно сто раз уклониться… Егор видит ее уже совсем близко, видит медленно встающую Ирину с ужасом в глазах, вот пуля на расстоянии вытянутой руки, он легонько шатнулся влево, слыша, как пуля мышью шуршит, разгрызая ткань и вату матраца и с долгим стуком колет кирпич…
Лебедев видел почти незаметное движение тела Быкова во время самого выстрела, оно качнулось маятником, пропуская пулю мимо… Грохот выстрела, щелчок пули о кирпич и вскрик Ирины слились для всех воедино, но Быков стоял так же невозмутимо, на его рубахе крови и следов поражения не было. Он негромко попросил опять:
— Стреляй в грудь, серией, три раза…
Прогрохотали выстрелы, и Егор невредимый шагнул от стены, в матраце за его спиной кучно открылись четыре отверстия с рваными клочьями ваты. Солнышкин недоуменно посмотрел на пистолет, на Егора и пробубнил:
— Колдовство-о-о!
– Нет! — отозвался Быков, — это Казачий Спас, и он от Бога, а не колдунов потеха… А чтобы окончательно убедить вас в силе этих приемов, я покажу высший предел характерника, — он быстро прикрепил иглами на матраце чистый лист бумаги и сделал два шага к Солнышкину, стреляй в центр листа мимо меня, — он стоял левым боком к нему, закрыв глаза и шепча особую молитву деда Буяна, слыша нарастающий вой выстрела и резко повернув голову влево, увидел летящую пулю… Стремительно кинул на нее ладонь правой руки, сжал кулак и, чтобы остановить страшную энергию ее, сопровождал полет рукою, тормозя его и все мощнее стискивая железо кулака… Она потянула руку за собой и сдалась… грея ее изнутри…
Щелчка пули никто не услышал и никто ничего не заметил, настоль молниеносны были движения Быкова. Он резко выдохнул воздух и раскрыл кулак. Все вскочили в диком недоумении и крике, завороженно глядя на пулю в его руке и на девственный лист бумаги…
– Я могу принять пулю и грудью и делал это, но остается большой синяк, а мне надо вас тренировать… Но могу показать.
— Не надо! Я умоляю, вскричала Ирина.
— Ладно, — он поглядел на нее заботливо и продолжил:- Я научу вас особой маскировке, неведомым для врага приемам скоротечных огневых схлесток, один из них Перекат, мы недавно проверили на немцах и не имели потерь… Научу лечить себя и убивать врага голыми руками, научу всему, что можете воспринять. Но перед каждым занятием вы должны посвящать себя особой казачьей молитве, чтобы постигнуть через нее пространство и время и выпросить у самого Господа силы себе на защиту Родины и возмездие врагам… Если Он услышит вас, и вы будете достойны Его милости, тогда вы станете неуязвимы для мирского оружия, а тело ваше будет двигаться быстрее мысли, а может быть и света… СПАС карает врага и лечит друга. Сейчас я покажу его добрую сторону… СПАС милосердный… Илья Иванович, иди на ковер!
— Зачем?
— Иди-иди… а теперь разденься до пояса.
– Только не стреляйте в меня, — усмехнулся Окаемов, стаскивая через голову рубаху.
– Смотрите внимательно, — показал Быков на спину Ильи, поворачивая его, — вот входное отверстие от пули и она сидит спереди под нижним ребром.
— Лет десять сидит, — утвердительно кивнул Окаемов.
— Я же вам говорил, что нужна операция.
– Говорить-то говорил, да времени нет лежать в больнице.
— Поставьте руки на пояс и не шевелитесь, потерпите, — сильные пальцы рук Егора бегали у него по ребрам, и Окаемов дергался от щекотки, теплые мурашки обливали его открытое тело, и оно покачивалось в легком сне. Вдруг Быков оттянул кожу, резко даванул пальцами белый узелок, и он лопнул, как чирей. Струйка черной крови истекла из отверстия, Егор зашептал, сильно сжав края ранки и сам покачиваясь… И как фокусник громко проговорил: — Все! Одевайся… Вот, возьми на память.
Илья Иванович с недоумением смотрел на мокрую темную пулю у себя на ладони, кожа на боку слегка саднила, но кровь не текла. А Егор подталкивал его к скамейке и проговорил Ирине:
— Потом заклеишь, но и так ничего не будет. — он выскочил в центр зала.
— Сейчас я проведу показательный бой с Солнышкиным, но не стану пользоваться Казачьим Спасом, ибо заранее знаю результат, победить невозможно. Покажу только восточные приемы, и вы увидите, что они слабее даже «Скобаря» и «Бузы» — исконно-русских школ борьбы, Солнышкин встал на краю ковра и бросил через плечо:
— Иван, играй!
Один из молодых парней достал из-за скамьи на колени гармонь, и хлынула ритмическая нежная музыка. Солнышкин раскачивался в ее такт, притопывая ногами, глаза его были закрыты, а на плече его лежал толстый кол, который он сжимал обеими руками. Гармонь набирала мощь, ноги все сильнее ударяли в пол, из горла стали истекать громкие хрипы и вскрики, волнуясь пьяно всем своим могучим торсом, словно танцуя, он стал наступать на Егора и вдруг с ревом кинулся на него, норовя достать стремительно взлетевшим колом,
Ирине показалось, что Егор чудом увернулся и отскочил, опять стал в стойку. Солнышкин наседал под рев гармони, кол в его руках свистел и летал, стал почти невидимым глазу, и все же Егор умудрялся нырять под него, сшибать Солнышкина неуловимыми движениями, наконец ударом ноги переломил кол и подножкой свалил конопатого богатыря, попытался уложить его на лопатки, чего делать не следовало бы. Но Быков это слишком поздно осознал… Находившийся еще в боевой медитации, Солнышкин мигом откинул обломыш кола и облапил Егора своими ручищами. Гармонь ревела все мощнее, и он ломал Быкова, как разъяренный медведь, неимоверная цепкая сила вращала тело, и спасло от увечий, может быть, только то, что Ирина первой поняла, что творится уже не игра, с воплем испуга кинулась их разнимать, колотя Солнышкина по спине и пугаясь его белых от ярости глаз, а Лебедев опомнился и рявкнул: