Княжна Тараканова: Жизнь за императрицу
Шрифт:
Он отвернулся и резко провел рукой по глазам, стыдясь неожиданно затуманивших взгляд слез.
Сергей вдруг все понял. Он даже приподнялся с кресла.
– Алексей Григорьевич! – прошептал изумленно. – Так вы тоже… тоже… ее любите?!
– Да, – тихо ответил Алексей. – Потому что не полюбить ее мужчине невозможно! Но ни одна живая душа об этом, друже, кроме тебя не узнает. А она – тем паче. Я не приятель твой Потемкин, который о любви своей великой на весь Петербург растрезвонил.
– Он не трезвонил, – обиделся за друга Сережа.– Однако ж и не скрывал. А я… – он сжал пальцы в кулак, – я свое сердце вот так возьму. Тебе проболтался, другим уж не стану. А тебе спасибо за праведную дружбу, брат. Теперь уж и не различить, кто нам, Орловым, истинный друг, а кто… Ну, полно.
…Карета с занавешенными окнами медленно совершала маленькое путешествие от Зимнего дворца к Васильевскому острову. В ней сидели рядышком императрица Екатерина в скромном сером платье и Григорий Орлов в своем старом гвардейском мундире. Всю дорогу они не сказали друг другу ни слова, но их руки были крепко сцеплены. Наконец кучер остановил лошадей…
Звонкий детский смех они услышали, едва переступив порог, и, когда прошли в комнаты, маленький пухлый мальчик, словно колобок, выкатился им навстречу. Григорий тут же подхватил его на руки. Екатерина горячо прижалась губами к тугой румяной щечке малыша, провела ладонью по кудряшкам, но Григорий, словно втайне ревнуя, поскорее уселся с ним на диван и, посадив ребенка на колено, принялся что-то ему весело нашептывать. Екатерина долго смотрела на них. Обычно она принимала участие в их забавных играх, и мальчонка, как и все маленькие дети, с которыми она обожала возиться, очень быстро приходил от нее в восторг. Но сейчас государыня вдруг почувствовала, как слезы сдавливают горло. Она встала, поспешно вышла в соседнюю комнату. До нее донеслись звуки веселой возни, смех маленького Алеши – тоненький, заливистый, и Григория – звонкий, счастливый… Нарыдавшись всласть, она отерла слезы, подождала немного, успокаиваясь, и решительно направилась обратно. Григорий, стоя посреди комнаты, легонько подбрасывал малыша в воздух и на лету ловил на свои могучие руки. Ребенок едва не задыхался от восторга, от счастливого смеха. Екатерина смотрела на них, стоя в дверях. Сзади подошел к ней верный Василий Шкурин, она обернулась на его шаги. Взгляды Императрицы и слуги встретились, и Екатерина прочла во взгляде Шкурина такое простое, человеческое сочувствие ей, женщине, что едва вновь не расплакалась…
– Григорий Григорьевич, – тихо сказала она наконец, – пора.
Орлов прижал сына к груди, поцеловал в голову и мрачно взглянул на Екатерину.
– Государыня… побудем еще немного, – прошептал он.
Царица отрицательно покачала головой.
– Нет. Меня могут хватиться, долгое отсутствие станет непонятным.
– Ты императрица, – вспыхнул Григорий, – вольна делать, что тебе угодно.
Екатерина вздохнула.
– Сколько раз повторять тебе, друг мой, что это далеко не так…
Шкурин проводил их до ворот, помог Екатерине сесть в карету. Граф уселся рядом. Карета тронулась.
Орлов, крепко сжав губы, побледневший и мрачный, глядел в одну точку перед собой. Екатерина украдкой поглядывала на его прекрасный точеный профиль и чувствовала, как горесть, любовь, жалость – и к нему, и к маленькому сыну – переполняют сердце, безжалостно давят, словно хотят разорвать его. Как она понимала сейчас своего Гри Гри! Она нащупала его руку, крепко сжала. Григорий ответил на пожатье и даже погладил ее руку свободной ладонью, но по-прежнему не смотрел на нее, и она чувствовала, что мысли его далеко. А он думал все об одном… Конечно же, Екатерина не могла признать открыто маленького Алешу своим сыном. Он родился как раз незадолго до ее «революции». Екатерина рассказывала Григорию, что когда у нее начались схватки, то верный Шкурин, знавший характер императора, дабы отвлечь его, запалил свой дом, и Петр Федорович помчался глазеть на пожар. А Екатерина в его отсутствие спокойно родила мальчика, будущего графа Бобринского. Потом государыня взяла в свои руки власть… Да, Григорий понимал, что в такое напряженное, неустойчивое время враги императрицы могли бы пытаться использовать ее незаконного сына в своих гнусных целях. Мальчик может оказаться жертвой политических передряг.
Екатерина вдруг как-то по-детски прильнула щекой к его плечу. Его сердце растаяло как сахар в воде. Но… впереди ведь Зимний. И, едва переступив порог, возлюбленная вновь станет тем, кто она есть, кем сотворил ее Господь – императрицей…
Так и оказалось. Войдя в свой рабочий кабинет, Екатерина думала уже о Порте и Версале, о Фридрихе Прусском, Шуазеле и Понятовском… Оттянуть войну. Во что бы то ни стало… Она нахмурилась, стрелочка морщинки пролегла меж красивых темных бровей. Ничего не успеем! Флот новый мгновенно не построишь, казну по мановению волшебства не наполнишь, солдат для армии бабы русские в одночасье не нарожают… Больные мысли о крохе Алеше сами собой растворились в этих тревожных думах. Екатерина села за составление письма послу во Франции, которое должно содержать ее собственные секретные инструкции, как вести себя с версальским кабинетом. Их-то и должен был везти в Париж Ошеров.
Григорий уже знал, что в эти часы Екатерина для него потеряна, и, внутренне терзаясь, поплелся к своим колбам и ретортам…
*
…Сергей спешил, как и полагалось курьеру. Нигде не задерживался, останавливался в гостиницах лишь на краткие часы и ни с кем не заводил знакомств. А потом опять мчался, пока лошади не выбивались из сил. В Германии многие города, через которые приходились проезжать, останавливаться на ночлег, вызывали его мимолетное любопытство. Старинные обветшалые замки, все еще мощные, с множеством башен, порой угрюмо возвышались вдали от проезжих дорог. В самих городах строгие темные здания, стройные церкви средних веков невольно притягивали взгляд Сергея – впрочем, довольно рассеянный. Юноша, гордый поручением Ее Величества, горел одним желанием: поскорее это поручение исполнить и вернуться победителем. Да и чужеземная речь ему порядком надоела. Сергей неплохо изучил немецкий, но не имел сейчас никакого желания в нем практиковаться.
Вскоре он пересек границу Франции.
Франция не произвела на Сережу особого впечатления – страна как страна, села как села, гостиницы как гостиницы… А к особенностям европейской жизни он пригляделся уже в Германии. Впрочем, подъезжая к знаменитейшей из европейских столиц, Сергей предвкушал, что в самом Париже найдет дивные красоты, так пленившие когда-то его дядюшку Дмитрия.
За день Ошеров вымотался от быстрой скачки и, не успевая достигнуть Парижа к ночи, собрался заночевать в первой же встреченной гостинице.
Почти одновременно с ним во двор въехала карета, спешащая, напротив, из столицы. С запяток довольно лихо для своего возраста спрыгнул высокий усатый лакей, открыл дверцу, подал руку даме в черном. Сергей рассеянно вглядывался в фигуру слуги, что-то показалось ему в ней знакомым, будто он уже где-то видел его… Изящная дама в дорожном костюме, в шляпке, напоминающей по форме треуголку, из-под которой сыпались на черный дорожный плащ золотые локоны, медленно шествовала по двору, и слуга следовал за нею. На лицо ее падала тень от шляпы, но вот женщина подняла голову, окидывая все вокруг величественно-рассеянным взором и… Сергей едва не потерял сознание! Вскрикнув, он бросился к даме, упал перед ней на одно колено. Она вздрогнула, усатый молодец грозно нахмурился.
– Августа, глазам своим не могу поверить! Это невозможно… Вы не помните меня?
Красавица смотрела на него, не отрываясь, и лицо ее медленно заливала краска.
– Ошеров, – прошептала она. – Сергей Ошеров…
И протянула ему обе руки…
– Княжна! – бормотал Сергей, забывший, что сам вымаливал у Бога эту встречу. – Этого… нет… не может быть… это чудо! Я всегда говорил, что вы – моя принцесса из сказки.
– Сказка? Нет, – задумчиво улыбнулась княжна Тараканова. – Милый мой, это судьба. Судьба. Суд Божий…